Причем высшим шиком считалось оскорбление самокритическое; идеально, если оно было замешано на бруклинской уличной философии или рождалось в результате какого-то долгого спора. А все разговоры лучше было вести на лету, на улице, в промежутках между действиями: мы учились рассказывать о себе на ходу .
Несмотря на то, что имя Джерарда Минны было напечатано на визитной карточке компании «Л amp;Л», мы видели Джерарда только два раза, причем не при погрузочных работах. В первый раз мы встретили его в 1982 году, в доме матери Минны, на Рождество.
Карлотту Минну звали Старой Печкой. Судя по словам Минны, под этим именем ее знал весь Бруклин. Она была кухаркой, работавшей в собственной квартире, готовя множество порций соте из овощей, фаршированного перца, разливая по банкам суп из требухи, за которыми у ее дверей постоянно выстраивалась целая очередь покупателей. Большей частью то были женщины-соседки, не успевавшие готовить сами, или одинокие мужчины – молодые и пожилые, игроки в гольф, уносившие тарелки с едой с собой в парк, любители бегов, которые брали с собой еду на ипподром и ели, стоя рядом с беговыми дорожками, парикмахеры, мясники и подрядчики, которые поглощали приготовленную Старой Печкой еду, сидя на больших ящиках у черных дверей своих заведений. Котлеты они складывали пополам, как вафли, и жадно набрасывались на них. Как они все угадывали, когда еда будет готова и по какой цене будет продаваться, я так никогда и не понял. Наверное, у Старой Печки была телепатическая связь с ее клиентами. Она действительно готовила на старой печке, а также на небольшой эмалированной заляпанной пригоревшими соусами плите с четырьмя горелками, где в кастрюльках вечно булькала какая-то еда. Гигантская печка никогда не остывала, и вся кухня светилась, как от жара доменной печи. Да и сама миссис Минна на вид казалась испеченной – ее лицо потемнело и сморщилось, как подгоревшая булочка. Случая не было, чтобы мы пришли к ней и у ее дверей не стояло бы нескольких покупателей. Миссис Минна всегда упаковывала и нам с собой полные судки еды, хотя я никак не мог взять в толк, как ей это удавалось: она никогда не готовила лишнего и зря не тратила ни щепотки муки. Когда мы приходили к ней, Минна сам начинал бурлить, заводясь от собственных разговоров. Он весело подшучивал над всеми, кто собирался в квартире – над мальчиками-посыльными, постоянными клиентами, незнакомцами (если допустить, что в доме оказывались люди, которых Минна не знал), пробовал все блюда и давал советы по приготовлению каждого из них, отщипывал кусочки от всех составных частей и катал шарики из теста. При этом Минна умудрялся щекотать и ласкать Карлотту, он то и дело поглаживал ее щеки и уши, отряхивал муку с ее смуглых рук. Она же редко – во всяком случае, на моих глазах – принимала его знаки внимания или вообще замечала его присутствие. И ни разу при мне Карлотта Минна не произнесла больше одного слова.
В то Рождество Минна привез всех нас в квартиру Карлотты. Наконец-то мы ели за ее столом. Для начала мы отодвинули в сторону ложки для соусов и мелкие судки для специй, чтобы они не загораживали место для тарелок. Минна стоял у печки, пробуя бульон, а Карлотта встала за нашими стульями и, глядя, как мы пожираем мясные тефтельки, то и дело поглаживала испачканными в муке руками наши головы и шеи. Мы делали вид, что ничего этого не замечаем – нам было стыдно показать друг другу, что мы поглощали эти робкие ласки с такой же жадностью, с какой уписывали ее мясной соус. Но мы так и таяли под ее руками. В конце концов, было же Рождество. Мы чавкали, ухмылялись, толкались ногами под столом. В кармане я тайком поглаживал рукоятку своей вилки, стараясь двигать пальцами в такт движениям Карлотты, и едва сдерживался, чтобы не вскочить с места и не кинуться к ней. Я сосредоточился на своей тарелке – еда была для меня верным исцеляющим бальзамом. А она все продолжала ласкать нас. Мы бы пришли в ужас, если бы взглянули на ее руки поближе.
Заметив, что она делает, Минна сказал:
– Тебе нравится это, да, мам? Я весь сиротский Бруклин привел к тебе сегодня. Веселого Рождества.
Мать Минны издала едва слышный вздох. Мы с новой силой набросились на еду.
– Сиротский Бруклин , – повторил незнакомый голос.
Это говорил брат Минны, Джерард. Мы и не заметили, как он вошел. Посвежее, повыше Минны. Но у него были такие же темные глаза и волосы, такой же кривой рот, такие же крепко сжатые губы. На нем был коричневый кожаный пиджак, застегнутый на все пуговицы, а руки он засунул в карманы брюк.
– Так это и есть твоя маленькая двигательная компания, – проговорил он утвердительно.
– Привет, Джерард, – поздоровался Минна.
– С Рождеством, Фрэнк, – рассеянно произнес Джерард Минна, не глядя на брата. Зато его проницательные глаза по очереди цепко ощупали каждого из нас. Несколько минут – и он узнал всю нашу подноготную. Во всяком случае, так нам казалось.
– И тебя с Рождеством, Джерард, – отозвался Минна. – Где был?
– Наверху, – ответил Джерард.
– Что? С Ральфом и остальными? – Я различил какие-то новые нотки в голосе Минны – льстивые и угодливые.
– Более или менее.
– Послушай, может, хотя бы ради праздника ты станешь поразговорчивее со мной? А то вы с мамой тут как монастырские затворники живете.
– Я принес тебе подарок. – С этими словами Джерард вручил Минне толстый белый конверт – в таких рассылают постановления суда.
Минна хотел было вскрыть его, но Джерард остановил брата, сказав покровительственным тоном старшего:
– Не стоит. Спрячь его пока.
Только сейчас мы поняли, что все вчетвером не сводим глаз с братьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111