Николай, тот вовсе от больного не
отходил, дневал и ночевал рядом, сам тоже иссох, казалось, раньше
Правителя отойдет, чтобы, согласно обыкновению, лично проверить, нет ли
там какого подвоха или умысла...
На исходе осени Сармат призвал Мартына и Виктора.
Виктор хорошо помнил тот день. Сармат полулежал, опираясь на подушки,
глаза впали, могучая некогда борода свисала неопрятными клочьями. Говорил
тихо, еле слышно, временами пытался взрыкивать, но выходил лишь хрип.
Грустно кривил сухие губы, ругался шепотом. Ждали Бориса. Говорили о
пустяках.
Потом, когда все собрались, Сармат попросил пить. Долго не отрывался
от чашки, глаза прикрыл, веки в синих и красных прожилках дергались.
До слез было жалко этого сильного большого человека, обглоданного
болезнью. Виктор вспомнил, как в Саратове учил его Сармат работать с
мечом, как гонял день за днем до изнеможения, заставляя повторять каждый
вольт сотни раз, а через пару месяцев неожиданно похвалил, сказав, что
когда его убьют, то Виктор будет лучшим рубакой. Его не убили, он уходил
сам. Виктор понимал, что сила и бессилие равно преходящи и никого не
минует минута уныния. Поэтому он смотрел на Правителя спокойно и слезы,
подобно Мартыну, не точил. Голос Сармата окреп. Он давал распоряжения,
советовал, что и как наладить в оружейных мастерских, велел удвоить
дозорных на постах, но сменять чаще. В какой-то миг показалось, что идет
обычный Малый Сбор, даже Мартын, непривычно тихий, начал что-то возражать,
спорить по мелочам. Потом осекся, поняв неуместность своих реплик. И
Сармат вдруг замолчал, задышал тяжело.
- Ну, все, пожалуй, - сказал он. - Вроде рано еще, а, судя по всему,
без меня придется... Пока вчетвером и управляйтесь, а как меня закопаете,
так Виктору восприемником быть. Слышали?
Все опустили головы, а Виктор растерянно поднялся с места, потом
снова сел.
- Идите, дел невпроворот. А тебя, - уставил пожелтевший палец в
Виктора, - когда отходить буду - позовут. Напоследок дам наказ.
Разошлись молча и не глядя друг на друга. Мартын запил, и запил
сильно. Борис исчез в своих подземельях, маги не то новые зеркала
работали, не то просто силу копили. Виктор готовил дружину к походу и
навел такую дисциплину, что даже старый полковник умильно щурил глаза и
ласково говорил:
- Скинуть мне годков двадцать, мы бы с тобой великие дела закрутили!
Каждый вечер, после обязательного доклада, тысяцкий Егор просил
позволения остаться и, макая усы в чашу с молодым тульским, спрашивал о
здоровии Правителя и вздыхал. Ничего более не говорил, но смотрел
испытующе. Во взгляде, однако, читалось - ты, маршал, только мигни, а уж
мы в одночасье посадим на трон, и ни одна душа живая слова поперек не
хрюкнет.
А потом, когда Сармат вовсе стал плох, намекнул - может, Правителю
свежий воздух нужен, простор. Под Серпуховом, вкрадчиво шелестел Егор, дом
отгрохали для Сармата, не дом, а сущий дворец, год зазывают, а ему все
недосуг. Больного, оно конечно, с места поднимать вроде и неладно, но если
с бережением, осторожно, глядишь, и на поправку пойдет, все же перемена
обстановки, покой...
Зачастили по вечерам и другие тысяцкие, невесть как прознавшие о воле
Сармата.
Виктор на хитрые вопросы не отвечал, пил слабое пиво и на пустые
разговоры не шел. Неожиданно взял да разрешил открыть питейные. Толстый
Семен глядел кисло, дружинники, набивавшиеся в "Веселый сударчик" битком,
повеселели и разбрелись по кабачкам.
В один из вечеров Егор, посмеиваясь, сообщил, что у Коломны пластуны
наткнулись случайно в лесу на становище вченых. Плюнули бы на них и прошли
мимо, но с пластунами два мага было, пришлось вязать. Маги железки чуть не
облизали, от жадности тряслись, поганцы, ну и проворонили. Одного под дых
осмоленным колом пихнули, а пока второй разогревался да огнем харкал,
многие в кусты порскнули. Ну, ребята осерчали, помяли крепко, кого
изловили, и только парочку целыми приволокли.
- Веди сюда! - коротко приказал Виктор.
Егор развел руками.
- Сам Верховный к себе забрал. Как увидел, от радости чуть не
заплясал.
Неприятно дернуло под лопаткой, на миг толстый ковер под ногами зыбко
поплыл, осыпался мелким песком. Виктор вдруг подумал, что один из пленных
- Месроп. Вроде и ушел один, но кто знает! Это не страшно, но плохо.
Сармату сейчас все по дуньке, но если Борис кинет скрученного магическим
узлом Месропа к ложу, а Месроп признается во всем, что нашепчут ушлые
маги, - что тогда? Может, и впрямь - Серпухов?
- Видел пленных? Какие из себя? - небрежно спросил Виктор.
- Один худой, высокий, смуглый такой и глаза раскосые. Другой тоже
худой, но поменьше, молодой да почти лысый. Зовут смешно, запамятовал.
Что-то про маму...
Ученый со смешной фамилией. Точно. Виктор вспомнил, как молодой
парень втолковывал ему что-то умное, но неприятное. Жалко, что попал в
лапы к Борису. Быстро превратят умника в слюнявого идиота.
Внезапно захлестнула едкая ненависть к магам. Он стиснул зубы,
досчитал в уме до девяти и перевел дыхание. Надо сдерживаться, сейчас не
время для эмоций.
После того, как Сармат назвал его восприемником, Виктор, к своему
удивлению, вдруг обнаружил, что только в эти дни он ощутил свою
сопричастность происходящему. Ушла отстраненность, и после ее исчезновения
он понял, что она была в нем всегда, невидимым барьером отделяя его от
мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172