Дед с детства приучил.
– Библия плохому не научит, – закивал сосед.
– И как же, позвольте спросить, сочетается православие и фашизм? – ехидно полюбопытствовал Петр Максимович.
– Как? – Парень взглянул на гостя не то с сожалением, не то с превосходством, как на слабоумного. – Да вся наша идеология на православии построена! Вы-то сами Библию читали? Если читали, должны знать, что человечество началось с трех сыновей Ноя. Так вот, потомки Хама, того самого, это – нынешние негры, кавказцы и азиаты. Не зря Ной Ханаана проклял! То есть расовая война изначально была предопределена. И если бы церковь следовала Библии, а не лизала задницы властям, все бы уже стояло на своих местах, как положено.
– То есть ты православный, – едва вымолвил изумленный Зорькин, – ив церковь ходишь?
– С какой стати? В наших церквях бога нет. Не зря храмы горят.
– Какие храмы?
– Ну, недавно Измайловский собор сгорел, – вклинилась доселе молчавшая Даша. – А почему? На куполе православной церкви шестиконечные звезды намалеваны! Издевательство! Бог терпел-терпел, да не выдержал. Вот и спалил небесным огнем.
– А этот огонь, случайно, не скинхеды принесли? – мрачно спросил Зорькин, начиная кое-что понимать.
– Не знаю. Не видел, – качнул головой Андрей.
– Твою мать! – Петр Максимович глухо выругался. – Дед – блокадник, а внук... Господи, да как же вы среди этих ублюдков оказались? – тоскливо уставился он на ребят.
– А где мне надо было оказаться? – Парень присел на краешек стула и притянул Дашу к себе на колено. – В движении «Наши»? В церковном хоре? Или в быки к пахану пойти? А, забыл, еще можно было в наркоманы податься! Много дорог у нынешней молодежи, – он смерил Зорькина какой-то сочувственной ухмылкой, – президент и правительство денно и нощно над этим трудятся. Дед сказал, вы в органах работаете. Ну, тогда ваша позиция понятна. Раз скин, значит, фашист, бандит, полудурок. Так? А мы – другие! Ни свастику не малюем, ни «Россия для русских» не кричим, ни факельные шествия не устраиваем.
– А что ж вы тогда делаете?
– Пытаемся возродить в России культ славянского бога Белеса, знаете, может, бог плодородия. Мы с Дашей осенью даже родовой дуб посадили. Ну а если по большому счету, то наша цель – пробудить в народе национальную гордость и возродить великую Россию.
– Это как же? – Зорькин снова начал заводиться – видно, наливка уже тогда стала действовать. – Мочите всех, кто рожей не вышел?
– Не всех, – спокойно возразил Андрей. – Избирательно. Когда вот ее, – он кивнул на Дашу, – прямо у подъезда чуть хачики не изнасиловали, милицейский патруль сидел рядом в машине и сквозь стекло за всем этим наблюдал, а после того, как мы с ребятами этих черных раскидали и морды им набили, доблестные менты выскочили и на нас! Дед, помнишь, я ночь в ментовке провел? Если б не она, – он снова качнул Дашу на сильном колене, – загремел бы я за хулиганство. Еще бы и расизм пришили. Вот после этого я в скинхеды и подался.
– Чтобы хачиков мочить?
– Нет, чтобы восстановить Российскую империю и возродить монархию.
– Что? – в один голос ахнули гость и хозяин.
– А что? – повел бровями Андрей. – Ты, дед, строил коммунизм, а что построил? Вы, – он иронично взглянул на Зорькина, – строите капитализм. А я хочу монархию. Имею право.
– Под нацистским знаменем, – с вызовом сложил руки на груди Зорькин.
– Зачем под нацистским? В вас необразованность говорит. Наш бело-желто-черный триколор – это до семнадцатого года флаг Российской империи. И поклоняемся мы совсем не свастике, а кельтскому кресту – древнему символу солнца и восьмилучевому коловрату. Им, кстати, большинство древнерусских церквей украшено.
– Андрюша, сынок.. – Василий Поликарпович лишь горестно мотал головой.
– Не печалься, дед! – Внук дотянулся до старика и звонко чмокнул того в висок. – Ты сам меня учил, что у настоящего мужчины обязательно должна быть цель, ради которой не жалко умереть, а если ее нет, то и жить незачем. Так?
– Не помню, – обессиленно и обреченно махнул рукой старик. – Уйди с глаз моих, дай с человеком поговорить...
Вот тогда-то они и напились...
Вернее, напился Зорькин. Когда молодежь ушла, дедок вдруг приблизил к гостю морщинистое возбужденное лицо и выдохнул:
– Сажать их всех надо!
– Кого? – горько спросил Петр Максимович. – Внука твоего? За что? За то, что голову бреет и подтяжки форменные носит? Или за то, что Гитлера читает? Так за это статьи не предусмотрены!
– Зачем внука? – удивился старикан. – Он у меня правильный. Сам видишь, за родину печется. Этих сажать надо, чурок узкоглазых да цыган всяких. Вон у нас в четвертом подъезде что делается? Я все вижу! Днем детей к метро попрошайничать да воровать отправляют, а вечером разнарядятся, как капиталисты, да на «мерседесах» своих попрошаек в кино-концерты возят! Вот кого сажать надо! В блокаду их тут никого не было, одни русские с голоду мерли, а сейчас, гля-дикось, понаехали! Я тебя специально в гости зазвал, чтоб ты там наверху сказал кому надо.
Зорькин аж поперхнулся от неожиданности, да и хлобыстнул целый стакан дедовой наливки...
– Что ж за напасть такая, – сжал он руками гудящую голову. – На пенсию мне пора. Пойду юрисконсультом куда-нибудь к коммерсантам. А вы тут сами со своими скинхедами разбирайтесь!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Сегодня вокруг Вани с самого утра какая-то суета. Несколько раз забегал встревоженный доктор, задирал веки, светил в зрачки лапал Ванино тело своими черными волосатыми ручищами. Капельницы ему запендюрили сразу две, в руку и ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107