– Очки-то солнечные снимешь или так и будешь как на пляже сидеть? Ничего же не видно.
– У меня глаза болят, – соврал отец, поправляя на переносице стильные вытянутые стеклышки.
– Смотри, – качнула головой Алка, – ты же черный, как индус. Или араб. А еще в очках, не видно даже, что у тебя глаза голубые.
– И что? – не понял отец.
– Ничего. Предупреждаю на всякий случай.
Алка и в самом деле не имела в виду ничего плохого, просто за спиной Корнилова, у барной стойки, пили пиво четыре знакомых бритых парня, дошедшие уже, судя по возбужденным громким голосам и частоколу матов, до вполне определенной кондиции. Вот Алка и ляпнула, не задумываясь.
– Доченька, – начал отец, – ну зачем ты нам всем устраиваешь такие испытания? Три дня неизвестно где...
– Кому неизвестно? – поинтересовалась девчонка.
– Ладно, давай поговорим как взрослые.
– Давай, – кивнула Алка. – Пива закажи. Тут же не изба-читальня, чтоб всухую сидеть.
Пиво принесли быстро, и Алка сразу выдула треть стакана – пить хотелось, Корнилов даже не притронулся.
– Аллочка, – он снова поправил очки, – ты должна вернуться домой.
– Кому должна? – спросила Алка, делая новый большой глоток.
– Пойми, – продолжил отец, – я занимаю слишком высокое положение в городе, чтоб ты могла позволить себе такое поведение. Уже одно то, что твое имя фигурировало в уголовном деле этого убийцы...
– Он не убивал! – вскинулась Алка. – Хочешь, поклянусь?
– При чем тут твои клятвы? – поморщился Корнилов. – Его вина полностью доказана материалами дела, показаниями свидетелей... Пойми, если мы сейчас не отправим тебя за границу, в твоих же интересах, заметь, то под угрозой окажется не только моя работа, а все твое будущее – учеба, карьера, жизнь.
– А мамаша с бабкой где лечатся, дома?
– Ты о чем? – сбился отец.
– Ну, ты сказал, что им, типа, плохо. Отвез бы в больницу.
– А, ты об этом. Не волнуйся, доктор к ним ходит. Присматривает. Но мама плачет все время, о тебе беспокоится. ..
«Значит, домой не попасть», – сделала вывод Алка.
– Ну, а что там с Ваней? Ты обещал придумать, как его отмазать.
– Аллочка, взвесь сама, ты же умная девочка, зачем тебе этот маргинал?
– Кто? – уставилась на отца дочь.
– Маргинал. Человек, который... Ну, короче, за гранью нормального. Ему же сидеть и сидеть за убийство! Единственное, что я могу сделать, и то из любви к тебе, моей единственной дочери, – попробовать скостить ему срок.
– Это как?
– За такое преступление полагается пожизненное заключение. К тому же обвиняемый не раскаялся, что тоже говорит против него. Но я постараюсь, поскольку обещал тебе, чтобы государственный обвинитель просил не больше десяти лет колонии строго режима.
– Десять? – обалдела Алка. – Ты чего, папахен, охуел? Тогда я, как декабристка, за ним поеду!
– Куда? – оторопел Корнилов. – В колонию? Алла... Подумай, кто он и кто ты...
– Чего думать, – ухмыльнулась Алка и одним глотком допила пиво. – Я и так знаю. Мы – любовники!
– Алла, – застонал отец. – Доченька...
– Это еще не все, папахен, – злорадно возвестила девчонка. – У меня от Ванечки ребеночек будет. Такой ма-аленький скинхедик. Лысенький. Хорошенький!
– Что? – дернулся как подстреленный Корнилов. – Ребенок? Шлюха! – Он резко поднялся из-за стола и вмазал Алке пощечину.
– Ай! – крикнула та на весь зал. – Придурок! Козел! Да пошел ты! – И выскользнула из-за стола.
– Глянь, братва, – отклеился от барной стойки один из бритоголовых. – Только что чурек, вот тот, седой в очках, нашей девчонке по роже съездил!
– Чего? – заорал второй. – Нашей девчонке? А ну, пошел отсюда, тварь черножопая!
Два хорошо выпивших молодчика резко дернули Алексея Владимировича с двух сторон за руки вверх, вытаскивая из-за столешницы. Третий, воткнувшись в группу со спины, саданул прокурора мощным кулаком по шее.
– Не здесь! – прикрикнул бармен.
– Не учи ученых, – ответствовал четвертый, споро расчищая проход от любопытствующих зевак.
Из угла за стойкой Алка видела, как отца поволокли по лестнице, как вся группа скрылась за поворотом.
– Дайте ему как следует, – сквозь зубы пробормотала она, потирая горящую от тяжелой отцовской руки щеку. И прикрикнула на бармена: – Пива налей! И лед принеси, видишь, лицо горит.
* * *
Стырову уже сто лет никто не звонил ночью. Разве что по ошибке. Он и телефон не вынимал из кармана пиджака: незачем. Оттого какие-то дальние тревожащие звуки сначала просто сверлили сон, как комар – ночь, потом мерзкое насекомое все же куснуло за самый мозг, и вместе с зудом пришло понимание: в пять утра просто так никто беспокоить не станет, видимо, что-то стряслось.
Николай Николаевич выудил из кармана плюющуюся тревогой трубку и поразился еще больше – Трефилов.
– Товарищ полковник, ЧП, – без всяких там здрасьте-извините выпалил капитан. – Корнилов в реанимации.
Стыров на секунду даже остолбенел от неожиданности и злости:
– Я тебе что, хирург? Или патологоанатом?
– Избили его. Ногами. И ножом добавили.
– Очень показательно, – ухмыльнулся Стыров. – Главного борца с преступностью...
– Его наши избили, – перебил капитан. – Бойцы Добрыни.
– Твою мать! – выругался Стыров. – Откуда известно? Их взяли?
– Нет, конечно. А известно от них же. Правда, они и не догадываются, кого поимели. Пили пиво в «Грибоедове», отмечали акцию: какого-то таджика в мусорный бак засунули и крышку закрыли. Как раз собирались пойти глянуть, задохнулся или нет. А тут – Корнилов. С какой-то девкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107