И вот сейчас подойдут они к продавщице мороженого.
Васька зажмурился от такого, как ему показалось, стыдного воображения, головою потряс и кулаком себя по лбу ударил, выбивая остатки хмеля.
Он остановил Зойку за локоть.
- Не пойдем, а...
- Куда не пойдем? - спросила Зойка ласково.
- К тебе не пойдем.
- А куда же мы пойдем? - Зойка подняла на Ваську глаза. Это был не взгляд - это были две невесомые шаровые молнии. От их прикосновения Васькина воля потекла, как олово, и горячо стало всему телу.
Запах дезинфекции в коридоре смешивался с запахом олифы и тройного одеколона - здесь же и парикмахерская была: "Только для отдыхающих". Внутри стены дворца - и мрамор, и деревянные панели - были закрашены масляной краской. Метра на два вверх - фисташковая, выше - белила, подсиненные щедро и неравномерно. У амуров на потолке тоже закрашенные глаза.
Комнатка у Зойки маленькая. Шифоньер, этажерка, стол круглый, два стула, кровать узкая, железная, с панцирной сеткой. И камин кафельный. На изразцах с густой сеточкой трещин кобальтовый узор из сельской зажиточной жизни в стране Голландии.
- Он тоже закрашенный был. Я отмыла. - Зойка погладила камин и пошла к окну. - Надо будет снова закрасить - погуще.
Две поджарые свиньи разрывали длинную клумбу-рабатку с душистым табаком. Зойка села на подоконник. Солнца луч закипел на ней, превратил крепдешин в золотое облако. Васькины руки рванулись ее обнять. Он тоскливо осадил их и подошел к Зойке, и на подоконник сел - только чтобы не видеть ее в золотом сиянии, только чтобы светило не портило ее линий, не палило ее волос.
Васька понял - говорить нужно. Говорить, говорить, чтобы, как ему это казалось, сохранить человеческое.
- Мы у моста стояли, - начал он иссушенным голосом. - Я уже говорил. Мы с одним другом в одном окопе вдвоем. Его Гогой звать. Умный... Я таких и не встречал раньше. Он говорит - мы атланты.
- Что? - спросила Зойка.
- Атланты мы. С Атлантиды. Остров такой был в древности. Затонул по неизвестной причине.
Зойкино лицо, глаза, губы стали внимательными, заинтересованными в знаниях и сведениях, но потеряла Зойка от этого неземное, всеобъемлющее, покойное. Как бы проснулась и отреклась вдруг от наваждения.
Улыбаясь и кивая, Зойка разобрала постель. Аккуратно сложила пикейное покрывало. Взбила подушки. А Васька все говорил, сопротивляясь Зойкиной деловитости, старался отдалить мгновение, которое надвигалось.
- Понимаешь, Атлантида, сама страна то есть, была не на острове, на берегу. На острове были храмы. Это был священный остров. Остров мертвых. Там хоронили. Посословно. Чем ближе к храмам кольцо, тем выше сословие. Забыл сказать: вокруг центра-горы земля шла кольцами - скорее всего были прокопаны кольцевые каналы. Все они соединялись с морем одним радиальным каналом. По нему можно было попасть к любому кольцу. Там на кольцах и рвах и сжигали их в единой для всего сословия кольцевой могиле. Так без конца, пока ров не заполнится до краев. Тогда рыли другой ров. Кругами... Кругами... Когда священный остров взорвался и ушел в пучину, атланты, естественно, восприняли это как волю богов - они снялись с места и пошли с Пиренеев на восток. Поняла, с Пиренеев мы? Так что заселение Европы славянами шло не с востока на запад, а с запада на восток. Новгородцы, например, хоронили своих мертвых в трех кольцевых рвах вокруг капища сжигали. Собственно, так же...
Зойка вышла из комнаты и вернулась в коротком ситцевом халатике. Потом она снова ушла с полотенцем.
А он сидел, вцепившись пальцами в подоконник, от стыда красный, со сведенной шеей - нестерпимые картины подсовывала ему память. Кто ею распоряжается в такие минуты? Не сердце, конечно, и не разум.
Зойка вошла замерзшая. Села на краешек кровати. Поза у нее такая, что нужно ее за плечи обнять, поцеловать в висок и уйти. Не думал Васька, что воли на простое движение - встать и уйти - не хватит, закрыл глаза, закрыл.
- Вася, - окликнула его Зойка, и оттого, что позвала его по имени, Васька слез с подоконника, пошел на прямых ногах к двери, твердя про себя: "Война, сестричка моя, война..."
- Вася, - повторила Зойка.
Он повернулся и упал перед ней на колени. Зойка положила на его коротко стриженный бугроватый затылок теплые, мягкие руки, прижала его голову к своим коленям. Колени у Зойки нежные, страшно их поцарапать небритой щекой.
Из Васькиных глаз потекли слезы. Он не заплакал. Он никогда не плакал, но иногда выходил из кинотеатра - с кинокартины, к примеру, "Чапаев" - с белыми руслицами, промытыми по щекам.
Слезы, не замечаемые им, как дыхание, освобождали его от недоумений, от злости, от растерянности, от страха и странностей первых дней и недель войны.
Зойкины ласковые пальцы приподняли Васькину голову, окунулись в его глаза, коснулись его губ, снова сошлись на его стриженом темени и царапнули его...
Они стояли опять у окна.
Дымов на той стороне стало больше - город горел. Наталкиваясь на какой-то невидимый глазу предел, дымы ползли по горизонтальной черте, закручивались в спирали, и одна спираль, взбухая багровым цветом, поглощала другую. Сверх черты небо было янтарным, прозрачно и постепенно темнеющим.
Васька чувствовал в этом чистом небе какое-то настойчивое указание для самого себя, но разобраться никак не мог, в стриженой его голове ликовала любовь, губы перебирали прядки Зойкиных волос. И все же слышал Васька Егоров сквозь шум горящего дерева и падающего кровельного железа работу одинокого пулемета, слабый треск ружейной стрельбы, - то последние, со всех сторон зажатые солдаты-красноармейцы наводили свой мост в вечность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12