А потом они лежали рядом на траве, уставившись в небо, и старались отдышаться. Спустя минуту Герейнт рассмеялся.
— Как-нибудь на днях, — сказал он, — повторим, Алед. Спасибо тебе, приятель. Мне давно нужна была такая встряска.
Он говорил по-валлийски. Совсем как прежний Герейнт, подумал Алед.
— Тебе было нужно поражение? — Алед присоединился к смеху друга. — Я мог бы плюнуть тебе в глаза, приятель, и сберечь наши силы и время.
Наступила тишина, и Алед знал, что сейчас последует. А еще он знал, что не в силах этого избежать.
— Что я сделал? — спросил его Герейнт по-прежнему на валлийском. Он восстановил дыхание и больше не смеялся. — Неужели все дело в том, что из Герейнта Пендерина я превратился в графа Уиверна? Только в этом, Алед?
Алед хмыкнул.
— Ты и не должен был надеяться, что люди будут тобой довольны, приятель, — сказал он. — Взгляни на себя, на того, каким ты был минут пятнадцать назад. Твоим дедом тоже не очень-то восхищались. Сам, должно быть, помнишь.
— А как ты догадался, о чем я веду речь? — спокойно спросил Герейнт. — Это не просто недовольство, Алед. Враждебность. Почему? Что я сделал? Если не считать того, что не показывался здесь последние десять лет. Дело в этом? Да?
— Тебе это кажется, Гер, — сказал Алед. — У тебя всегда было живое воображение.
— Проклятие, — сказал Герейнт, — мы же были друзьями, Алед. Ты, я и Марджед. Она прогнала меня из Тайгуина. Велела запихнуть мое сочувствие в глотку… Полагаю, она с трудом сдержалась, чтобы не предложить другое место. Еще сказала, что я здесь нежеланный гость. А ты говоришь, что у меня живое воображение. Итак, в чем моя вина?
Алед сел и обхватил колени руками. Набрал в легкие побольше воздуха и медленно выдохнул. Какого черта Герейнт вернулся домой? Преподобный Ллуид отчитал бы его как следует, если бы мог услышать, как он мысленно чертыхается.
— Из-за тебя жизнь здесь стала почти невыносимой, — коротко ответил Алед.
— Что? — Герейнт подскочил и сердито уставился на него. — Да меня даже здесь не было, Алед. Как я мог сделать то, в чем ты меня обвиняешь?
— Урожаи и цены падают с каждым годом, — сказал Алед, — а рента растет. Церковную десятину теперь приходится платить деньгами, а не продуктами, и меры по взысканию стали строже. Налог в пользу бедняков тоже вырос, но с появлением работных домов беднякам живется хуже, чем раньше. Дорожные опекунские советы воздвигают все больше застав, так что фермеру дороже перевезти свой товар, чем произвести его или купить. Нарушение границ и браконьерство преследуются гораздо суровее, чем когда-либо. Нужно продолжать?
Даже не глядя в лицо другу, он почти наверняка мог сказать, что Герейнт ошеломлен.
— Но я ничего об этом не знаю, — сказал он. — И ни в чем моей вины нет.
Алед наконец повернул голову и посмотрел на графа Уиверна удивленно… и впервые несколько презрительно.
— Ладно, — сказал он. — Мне нужно работать. Прошу прощения.
Он потянулся за своим сюртуком и уже готов был подняться с земли, но его пригвоздила рука Герейнта.
— Неведение не является оправданием, да? — сказал он. — Нельзя же обвинять меня во всех грехах, Алед. Десятина идет в пользу церкви, а не мне, и не я издал новый закон об оплате деньгами. И не мне принадлежит авторство закона о бедняках, как и идея работных домов. По крайней мере в этих бедах я не повинен.
— Ты уверен, Гер? — Алед поднялся с земли, несмотря на крепкую руку, державшую его, и, прежде чем надеть сюртук, стряхнул траву.
Герейнт остался на месте.
— Я сейчас в невыгодном положении, Алед, — сказал он. — О Тегфане я ничего не знал и, по правде говоря, ничего не хотел о нем знать. Сам не могу понять, почему я здесь. Просто в Лондоне мимо меня прошли два человека, которые говорили по-валлийски.
— Вероятно, тебе следовало остаться в Лондоне. Возможно, так было бы лучше и для тебя, и для здешних людей.
Ему самому было бы гораздо легче бороться с невидимым графом Уиверном, владельцем Тегфана.
Герейнт уже был на ногах.
— Нет, ты не закончишь разговор на этой ноте, — сказал он Аледу, который повернулся, чтобы идти в деревню. — Ты должен мне еще одну схватку, Алед. Сам знаешь, сейчас тебе просто повезло, как везло всякий раз, когда мы боролись в детстве. Все твои победы — чистое везение. Сколько раз мы боролись? Десять? Пятьдесят? Сто? Будет еще одна схватка. И я беру себе за правило отныне и впредь бороться только со своими друзьями. Дай мне время, Алед. Дай мне время выяснить правду и решить, что делать.
Проклятие! Алед не предполагал, что разговор зайдет так далеко. Он уже ощущал тяжесть противоречий, возникших между ними. Герейнт снова протянул ему руку.
— Согласен? — спросил он. — Дай мне неделю или две, а потом уже решай, стоит или нет обрывать дружбу с таким подлецом. Ну же, приятель, ты ведь не растерял свою беспристрастность, которой я всегда восхищался?
Проклятие! Алед крепко пожал протянутую руку.
— Но мне на самом деле пора вернуться к работе, — сказал он.
Герейнт посторонился и позволил ему пройти. Алед еще долго слышал его смех, пока шел в деревню, сознавая всю безнадежность конфликта между дружбой с Герейнтом и верностью людям, которых он представляет.
— Возможно, в следующий раз я вызову тебя на поединок по боксу, — вслед ему прокричал Герейнт. — В этом спорте я кое-чего достиг, как мне кажется. Так что учти, Алед, пущу тебе кровь из носа.
Алед невольно улыбнулся, но вызова не принял.
Постепенно к Герейнту пришло осознание, что он не один. И дело вовсе не в том, что он услышал какой-то шум или увидел кого-то, кроме удалявшейся фигуры Аледа Рослина. Просто у него появилось такое чувство, инстинкт, который он развил много лет назад и все еще сохранил в себе, хотя до последней минуты не подозревал об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106