Ни в коей мере.
Как он посмел. Как он посмел!
Он прекрасно знал, что делает, когда уселся рядом с ней в часовне, не сказав ни слова и даже не взглянув в ее сторону, просто позволив чувствовать его тепло и вдыхать аромат дорогого одеколона. Действовал как умелый соблазнитель — за десять лет он явно накопил немалый опыт. Должно быть, он знал, что ее душевное напряжение возросло до крайней степени. Потом она даже не могла вспомнить, чему была посвящена проповедь отца, не говоря уже о ее содержании. Она также не смогла вспомнить, какие гимны звучали в то утро, хотя сама отбирала их на прошлой неделе.
Марджед полыхала гневом весь оставшийся день. Больше просто нечем было заняться. В воскресенье нельзя выполнять любую работу. Когда она жила еще в отцовском доме, то по воскресеньям даже не готовили горячую пищу и не мыли посуду. Воскресный день был днем отдыха, когда следовало накопить силы для предстоящей тяжелой недели.
После обеда, когда бабушка уже клевала носом в своем кресле у огня, а мама устроилась на отдых напротив, Марджед накинула на плечи шаль и вышла пройтись. Она захватила с собой несколько валлийских оладий, испеченных накануне, немного масла и сыра и направилась вверх по холму, пока не достигла вересковой пустоши. Когда-то это были общие земли. Все фермеры пасли здесь летом свои стада. Теперь эти земли отошли к Тегфану, и только хозяйским овцам было позволено нагуливать вес на этих пастбищах, заросших густой низкой травой.
Дома здесь тоже попадались, если можно было так назвать уродливые, низенькие строения, обложенные дерном, с прохудившейся соломенной крышей, защищавшей их хозяев от дождя и холода. К счастью, этих свидетельств бедности, отчаяния и страданий насчитывалось не так много, хотя и достаточно. Их обитатели рано или поздно попадали в работный дом.
Парри никогда не были хорошими фермерами. Юрвин частенько прищелкивал языком, дивясь их нерасторопности, неумению и потерям. Они всегда бедствовали. Хотя люди они неплохие. Честные и гордые. В семье у них царила любовь.
Теперь они поселились на вересковой пустоши. Немногие фермеры были в состоянии предложить Уолдо Парри постоянную работу. В семье росло трое детей, и миссис Парри ожидала еще одного. «Еще одно свидетельство их непрактичности», — подумала Марджед. Младенец скорее всего был зачат уже после того, как их вынудили покинуть ферму. Впрочем, кто она такая, чтобы осуждать несчастных супругов, лишенных почти всех радостей в жизни?
Марджед почувствовала старую боль сожаления, что за пять лет своего замужества так и не зачала собственного ребенка, но тут же подавила ее, как делала всегда.
Она отдала продукты и посидела немного с миссис Парри, потом продолжила прогулку. Она шла по пустоши, вдыхая весенний воздух и любуясь холмами, которые простирались до самого горизонта. Холмы были ее домом. Она не представляла, что могла бы жить где-нибудь в другом месте. Холмы стали частью ее самой.
Внезапно ее охватила боль от потери Юрвина, такая сильная, что Марджед остановилась и закрыла глаза. Ей не хватало Юрвина и Того, что ушло из ее жизни с его гибелью. Она никогда не испытывала необузданной страсти к своему мужу, но он ей нравился, она восхищалась им и по-своему любила. Ей нравились краткие минуты близости. Они превратились почти в обыденность, которой она не особенно радовалась, но и никогда не противилась.
С этим было покончено, когда Юрвина отняли у нее. Теперь иногда она металась в постели не в силах заснуть, тоскуя по мужской ласке. И сейчас, в эту секунду, она тоже испытала тоску. Болезненную тоску. Боль пронзила не только ее душу, но и тело. Тупая, ноющая боль в груди и бедрах, к которым давно не прикасалась рука мужчины.
Она никак не могла понять, что пробудило в ней эту тоску, и продолжала решительно идти вперед, широко раскрыв глаза. Она давным-давно покончила с тоской и горем. Если этим чувствам предаваться слишком долго, то они разрушают человека. А на нее свалилось слишком много дел, чтобы похоронить себя в прошлом.
Нет, она знает, кто повинен в том, что ее вновь охватили горе и тоска. Герейнт Пендерин, граф Уиверн. Это он убил Юрвина и только этим утром поинтересовался, что он ей сделал. Это он попытался десять лет назад совратить ее, а сегодня попытался еще раз. Это он… Бесполезно снова и снова перечислять все его подлости.
Овцы, выпущенные на лужайку! Жалкий протест. Если бы только Алед и его комитет зашевелились. Если бы только им удалось найти Ребекку. Неужели не сыщется ни один мужчина, обладающий смелостью Юрвина?
Марджед вдруг увидела, что она не одна прогуливается по холмам. Навстречу ей шла рука об руку молодая пара. Заметив ее, они отпрянули друг от друга. Какие глупые, подумала Марджед. Она вовсе не против такого невинного проявления внимания.
Это была Глинис Оуэн с одним из конюхов Тегфана. Марджед не знала его имени — он жил не в Глиндери. Раскрасневшееся лицо Глинис и растрепанный вид обоих явно свидетельствовали, что они не просто прогуливались. Марджед с улыбкой поздоровалась с ними, чувствуя легкую зависть. Ее отец часто осуждал с кафедры нечестивость таких прогулок по холмам. Поспешное заключение браков вслед за летними ухаживаниями на холмах было обычным делом. Но Марджед все равно завидовала этим двоим.
А затем ее осенило. Она не понимала, что навеяло подобную мысль, разве только вид Глинис, прервавшей ее сердитые размышления о Герейнте, и недавнее гневное обвинение, брошенное ему в лицо, что он якобы не желает вести шлюх на графскую постель.
— Глинис! — позвала она. Молодые люди обернулись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106