— Юрвин совершил преступление, Марджед, — твердо заявил преподобный Ллуид, не побоявшийся возразить разгневанной дочери.
Глаза ее полыхали, когда она с зардевшимися щеками обратила свой гнев против него.
— Преступление, — сказала она. — Преступление пытаться спасти свой народ от голода. О да, папа, это преступление. Самое злостное, как оказалось. Преступление, за которое наказывают смертью. Мой муж погиб, после него осталась ферма, где работают три женщины: его жена, мать и бабушка. Юрвин умер, потому что Герейнта Пендерина заботит только один человек — он сам. И мы еще должны давать ему шанс? Какой шанс, скажите на милость? Шанс еще раз поднять ренту? Силой отнимать у нас церковную десятину, даже если после се уплаты мы начнем голодать? Заставлять нас платить высокую дорожную пошлину на заставах, чтобы мы не могли ездить на рынок и даже привезти на поля известь? Вытеснить нас с нашей земли в работный дом?
Преподобный Ллуид, отец Марджед, вновь поднял руку.
— Мы не можем нарушить закон, даже чтобы исправить несправедливость, — сказал он. — Две несправедливости не составят праведный поступок. Предоставим же Господу вершить справедливость. «Мне отмщение, аз воздам», — говорит Господь.
Прихожане, которые в это утро в отличие от заведенного порядка не разбились на маленькие группки, хором забубнили. Правда, было непонятно, кто из них согласен с пастором, а кто выражает недовольство. Оба противника стояли лицом друг к другу: отец — на ступенях часовни, дочь — на улице.
— Что ж, иногда, отец, — заявила Марджед, ничуть не запуганная, — Господу необходима рука помощи. А здесь целых две. — Она подняла тонкие руки с мозолистыми ладонями. — И я говорю, что, если граф Уиверн покажется в Глиндери или на любой из наших ферм, мы устроим ему достойную встречу.
— Твои слова, Марджед, можно толковать по-разному, — заметила мисс Дженкинс.
— Я знаю, как встречу его, если он осмелится прийти в Тайгуин, — сказала Марджед.
— У него есть право прийти, Марджед, — напомнил ей Ниниан Вильямс. — Твоя ферма, так же как и моя, принадлежит ему. И все другие фермы в округе тоже. Так что лучше сохранять вежливость и подождать. Там увидим, что будет.
— Возможно, мы меньше бы сердились, будь это не Герейнт, а кто-то другой, — произнес Алед. — Герейнт для нас реальный человек. Нам было бы проще обратить свое неудовольствие и протесты вообще против хозяев. Жаль, что он решил вернуться именно теперь. Не нравится мне это.
— Но он вернулся, и он не кто-нибудь, а Герейнт Пендерин, — сказала Марджед, плотнее запахивая свою накидку. — Я иду домой. Ты со мной, Сирис?
Сирис взглянула на Аледа, не захочет ли он добавить что-нибудь к сказанному, но тот отвернулся.
— Я пойду вперед с Марджед, — сказала она, обратившись с улыбкой к родителям, прежде чем отправиться в долгий путь домой — сначала по берегу реки, а потом на вершину невысокого холма — полторы мили для нее, две для Марджед.
Толпа перед часовней рассыпалась на привычные маленькие группки, состоявшие из людей одного возраста и пола.
Глава 2
Марджед и Сирис дружили почти всю жизнь, несмотря на то что были очень разные. Но одно их объединяло, чем, возможно, и объяснялась эта дружба: они обе страстно верили в добродетель и справедливость.
Марджед пошла помедленнее, чтобы ее маленькая подруга поспевала за ней.
— Алед неисправимый поборник справедливости, сама знаешь, — сказала она. — Сразу ни за что не станет прибегать к насилию. В детстве он был одним из немногих друзей Герейнта. И когда тот приехал десять лет назад, Алед был одним из тех немногих людей, кто вообще имел с ним дело. Теперь он хочет дать Герейнту шанс. Можешь не волноваться, что он умрет, как умер Юрвин.
Сирис склонила голову, и на несколько мгновений поля ее шляпки скрыли лицо.
— А я и не волнуюсь из-за Аледа Рослина, — сказала она. — Он для меня ничто, Марджед.
Марджед вздохнула.
— Старая история, — произнесла она. — Я твой друг, Сирис, и знаю тебя отлично. Возможно, лучше, чем ты сама себя знаешь. Почему ты до сих пор не замужем и живешь у родителей в твоем-то возрасте, если Алед ничего для тебя не значит?
— Я пока не нашла того, кто мне подходит, — ответила Сирис.
— Нет, нашла, — возразила Марджед. — В том и беда. Он ведь не пойдет сегодня ночью поджигать Герейнта в его спальне, сама знаешь. А жаль. — Она хохотнула.
— Ты ведь не серьезно, Марджед? — с упреком спросила подруга.
— Конечно, нет, — призналась она.
— Разве ты сама не понимаешь, что все это уже не важно? — с несчастным видом спросила Сирис. — У Аледа склонность к неповиновению, даже больше, к бунту. Как только он дал согласие представлять Глиндери…
— На заседании комитета? — уточнила Марджед. — Чем меньше об этом говорится вслух, тем лучше. До сих пор удавалось хранить все в тайне, так что кому не следует — тот ничего не знает. Давай молить Бога, чтобы и впредь было так. Никто из нас не знает, кто еще входит в комитет. Наверное, нам стоило бы притвориться, будто мы даже не подозреваем, что Алед один из них, и не говорить об этом в открытую даже среди друзей.
— Алед был для меня больше чем друг, — заявила Сирис в порыве откровенности. — Я чувствую это сердцем, Марджед. Даже если нельзя об этом говорить, даже если перед собой нужно притворяться, будто ни о чем не знаешь, я все-таки знаю. Алед представляет нашу округу в комитете, который должен решить, как нам проявить свое недовольство хозяевами и, возможно, привлечь внимание и сочувствие правительства в Лондоне. Ну вот, теперь все сказано. Я не могу любить такого человека. Не могу.
Марджед снова вздохнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106