Мистер Бейсбол воззрился на меня.
Я пожала плечами:
– Говорила ведь, от меня одни неприятности.
– Она тебя живьем съест, парень, – улыбаясь, как акула, заметил Лэндри. – В плохом смысле слова.
Бейсболист с явным неудовольствием ретировался.
– Это что такое? – раздраженно бросил Лэндри, усаживаясь за столик.
– Девушке надо как-то развлекаться.
– Значит, Ван Зандта побоку?
– Я бы сказала, что это он меня бросил. И я сижу здесь, как дурочка. Дуган собак спустил?
– Пять минут назад. Он на вас поставил, а это уже что-то.
– Никогда не ставьте на темную лошадку, – посоветовала я. – В девяти случаях из десяти придется порвать билетик.
– Но в одном из десяти отыграете все, – парировал он.
– Дуган, по-моему, на игрока не похож.
– Какое вам дело до Дугана?
Мне не хотелось сознаваться, что для меня важно хоть отчасти вернуть авторитет, которого я лишилась, когда ушла из полиции. И что хочу утереть нос Армеджану. Было у меня неуютное чувство, что говорить ничего не нужно. Лэндри смотрел глубже, чем я сама позволила бы.
– Вы довольно дерзко Ван Зандта сюда пригласили, – напомнил Лэндри. – Возможно, вот и расплата. Что он сказал, когда вы спросили, свободен ли он?
– Сказал, что ему нужно закончить одно дельце. Наверно, выбросить куда-нибудь труп Эрин Сибрайт.
– Я видел Лоринду Карлтон, когда входил сюда.
– Она, очевидно, тоже чувствует себя брошенной? – спросила я. – Эта та, у которой перо за ухом и длинная грива, переброшенная через плечо, как у дорожной проститутки?
Он невольно улыбнулся:
– М-да… Лихо вы ее.
– Женщина, которой хватает глупости сходить с ума по Ван Зандту, моего уважения недостойна.
– Полностью с вами согласен, – кивнул Лэндри. – А у этой глупости в избытке. Спорю на сто долларов, она видела ту окровавленную рубаху; может, даже помогла Ван Зандту избавиться от нее, но по-прежнему считает его принцем.
– Вы ее допрашивали?
Лэндри фыркнул.
– Она заявила, что девять-один-один ни за что не стала бы набирать, если б дежурил я. По ее мнению, я злой . Сказать ей нечего. Но я не думаю, чтобы сюда она пришла ловить мужиков. По-моему, в ее представлении хороший вечер – это когда жгут благовония и читают вслух плохие стихи.
– Она спрашивала бармена, не видел ли тот Ван Зандта, – сказала я.
– Значит, пришла в расчете на то, что он тоже здесь. Видите? Не так уж вы и рисковали.
Бар уже закрывался, официанты ставили стулья на столы, убирали посуду. Я медленно встала, с трудом распрямив ноющую от приключений последних дней спину, и бросила на стол десятку для официантки.
Лэндри поднял бровь:
– Щедро вы.
Я пожала плечами:
– У нее собачья работа, а у меня есть некий капиталец.
Мы вышли на улицу вместе. Охранники уже ушли; автомобиль Лэндри стоял против моего на краю стоянки.
– Не знаю ни одного полицейского с капиталом, – сказал он.
– Не придавайте значения, Лэндри. И потом, раз уж вам так нравится мне об этом напоминать, я больше не полицейский.
– У вас просто нет жетона, – уточнил он.
– Я обольщаюсь или это действительно был завуалированный комплимент?
– Не придавайте значения, Эстес, – с легкой улыбкой ответил Лэндри.
– Хорошо, отреагирую как леди. Благодарю вас.
– Почему вы пошли работать в полицию? – спросил он. – Вы ведь могли стать кем угодно или вообще ничего не делать.
Я оглянулась по сторонам, будто раздумывая, как лучше ответить. Ночь выдалась душная, влажная, луна висела на небе, окруженная белым туманным ореолом. Воздух наполняли запахи листьев, земли и экзотических цветов.
– Последователь Фрейда зевнул бы и сказал, что мой выбор – явный бунт против отца.
– И был бы прав?
Я пожала плечами:
– Да, но только не так все просто. Пока я росла, мой отец на моих глазах гнул Фемиду во все стороны, как куклу Барби, и продавал ее тому, кто больше заплатит. Я решила, что кто-то должен поддержать вторую чашу весов, попытаться выровнять положение…
– Тогда почему вы не пошли в прокуроры?
– В этой работе слишком много формальностей. Слишком много политических игр. Может, вы еще не догадались, но дипломатия и подхалимаж к моим талантам не относятся. И потом, прокурорам не достается таких тонких удовольствий, как покушения на жизнь, отстрелы и избиения.
Он не засмеялся, но посмотрел на меня так, что я почувствовала себя голой.
– Эстес, вы та еще штучка, – пробормотал он.
– Ага, я такая.
Я имела в виду совсем не то, что он. За эту сумасшедшую неделю я вообще перестала понимать, какая я. Мне казалось, будто я вылупляюсь из кокона, не вполне осознавая, какие метаморфозы произошли со мною внутри.
Лэндри вдруг коснулся моего лица – слева, там, где чувствительность кожи почти отсутствовала. Почему-то мне казалось правильным, что он не может коснуться меня по-настоящему, что я не могу позволить себе ощущать его столь же остро, пронзительно, как было доступно мне когда-то в прошлом. Ко мне так давно уже никто не прикасался, что и не знаю, как иначе я могла бы это воспринять.
Я подняла голову, взглянула ему в глаза… Интересно, что читает он в моих? Что я чувствую себя беззащитной, и это мне не нравится? Что я чувствую желание, и оно лишает меня воли? Что я ему не доверяю, и все равно меня к нему влечет?..
Лэндри наклонился и накрыл мои губы своими. Я позволила ему поцеловать меня, даже ответила, хоть и с несвойственной мне робостью. Но дело-то в том, что ту Елену, которая в данную минуту стояла у машины, никто никогда не целовал. Все, что было со мною прежней, осталось так далеко, будто я читала об этом в книжке.
От него пахло кофе и немножко дымом. Губы были теплые и твердые. Жадные. Требовательные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125