Я сел, чтобы смотреть на море. Меня не волновало
то, что ушел поезд, наверное, уже тогда я воспринимал жизнь как игру,
ценил в жизни лишь радость и красоту игры и совсем не боялся проиграть...
Я видел лишь туман, он был совершенно бел, не так: его белизна была
совершенно - ничего, кроме белого цвета. И, тем не менее, он имел формы,
контуры, объемы, которые перетекали, сменяя друг друга, бесконечно просты
и разнообразны. Тогда я понял, что когда-нибудь я нарисую этот туман; я не
знал, как это сделать, но знал, что это сделаю.
Позже, когда я стал художником, я никогда не забывал о том
впечатлении. Оно жило и живет во мне; живет, как дерево в яблочной
косточке, как слова еще не произнесенного признания в любви. Наверное,
такие минуты и составляют смысл нашей привычно пустой жизни; я никогда не
понимал печали Экклесиаста: "Нет ничего нового под Солнцем" - есть
кое-что.
Следующие тридцать лет туман был моей тайной. Я всегда хотел написать
что-либо, хотя бы немного соответствующее тому детскому впечатлению, но до
сих пор не нашел нужной натуры. Поэтому я не раздумывая согласился с
предложением посетить Острова.

4
Спускаясь к берегу, я перехожу вброд ручей. Вброд - это
преувеличение, потому что вода едва доходит до щиколоток. Дно ручья
вымощено гладкими камешками одинаковых размеров, оно совершенно плоское; я
никак не могу отделаться от впечатления, что иду по мостовой. Ручей широк
- метров пять или шесть; вечерами, после грозы, его невозможно ни перейти,
ни переплыть.
Со мной несколько листов. Каждое утро, до того, как туман станет
прозрачен, я успеваю сделать несколько набросков. Потом я заканчиваю по
памяти этюд небольшого формата. Я работаю алла прима - я знаю, что
продолжить начатое мне уже не захочется. Это не лень, просто все, что я
делаю, мне не нравится. Я чувствую, как подступает тоска.
Тоска. Кажется, Фрейд был прав - все, что мы делаем, растет из одного
корня. Танец - имитация охоты или полового акта, песня - имитация этой
имитации, литература - имитация песни. Значит, веселье, музыка, книги -
все это не для тебя. Ты можешь обманывать себя всю жизнь и, если есть
перед кем, то ты никогда не устанешь притворяться. Но если ты один - один,
как Бог в еще не созданной Вселенной, то имитации не обманывают тебя и,
стоит только приостановиться, как тоска сжимает твое горло безжалостными
челюстями вампира и пьет твою соленую кровь, захлебываясь от голодного
нетерпения. И ты еще можешь сбежать, но только в дремучий лес работы,
работы и снова работы; там твои раны закроются и ты будешь бродить
кругами, заблудившись, и ждать, пока какая-нибудь Золушка выведет тебя
отсюда и возьмет с собой, а ты сделаешь ее принцессой в благодарность за
это. Нет, Золушки поступают проще - они ищут себе принцев во дворцах.
Все-таки Фрейд был прав - мы начинаем и заканчиваем одним и тем же. Тоска.
Размышляя так, я присаживаюсь на вершине песчаной дюны (на этом пляже
песок, как молоко, на других - песок всех цветов спектра, почти всех. Это
еще одна достопримечательность острова.) У воды стоит женщина; не замечая
меня, она смотрит в сторону почти невидимого моря. На мгновение ко мне
возвращается надежда встретить свою Золушку, видимо, я все же романтик.
Быть романтиком не так уж плохо; я делаю набросок: темная тонкая
фигура женщины на берегу. Женщины любопытны, это их главное свойство,
редкая женщина не захочет подойти и взглянуть, как рисуют ее собственный
портрет. Если она не подойдет сейчас, значит, у нее слишком много своих
забот, а с такими людьми бесполезно заводить знакомства. Множество мыслей
подобного рода мгновенно рождается где-то на дне моего сознания; они
размножаются быстро, как древние одноклеточные; размножившись, они
заполняют все свободное пространство и начинают поедать друг друга - идет
обычная, в миллиарды раз ускоренная эволюция. Эволюция заканчивается на
одной огромной, взлетающей к небу мысли - что-то вроде тяжеловесного
крылатого ящера, обреченного на вымирание: я хочу изобразить нечто
значительное. Это мне, впрочем, не удается. На некоторое время работа
увлекает меня так, что я забываю о натуре, я рисую ту женщину, которая
существует только в моем воображении. Я не замечаю, как идет время.
Наконец, подняв глаза, я вижу, что женская фигура исчезла, но следы
тянутся в мою сторону. Конечно, она стоит у меня за спиной, не слишком
близко, чтобы не показаться невежливой.
Когда знакомишься с женщиной, ее надо вначале удивить, затем
заинтересовать мат в два хода. Хотя есть и другие комбинации, я решаю
применить эту. Итак, начнем, - я бросаю в пространство:
- Вы могли бы стать поближе, оттуда ведь трудно разглядеть то, что вы
хотите.
На мой ход у нее есть два стандартных ответа: спросить "откуда вы
знаете, где я стою?" или спросить "а что же я хочу увидеть, по-вашему?".
Второй ответ сильней, но она выбирает первый.
- Вы же не смотрели, как вы догадались, что я здесь? - в ее голосе
слышится удивление, значит, я объявил ей шах.
Я делаю следующий ход.
- Мне не обязательно смотреть, чтобы видеть вас.
Это можно понимать как угодно, даже как изысканный комплимент.
Она подходит ближе и становится слева, у моего плеча.

5
Вечер. Час послеполуденной грозы. Небо над лесом черно, как ночь.
Лужайка перед домом кипит, будто адская сковорода, на которую налили
побольше масла - чтобы грешники прожаривались равномернее.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4