— Генри, — сказала остроносая женщина, снова возникнув в дверях — ты должен вмешаться. Миссис Пенни оценила замечательную шляпку, которую прислала леди Кандифер, в восемнадцать пенсов и сама же ее купила.
— Дорогая, но что же я могу сказать? Они же тогда вообще откажутся что-либо делать. Вспомни, они жертвуют своим временем и покоем… — но он адресовал свои увещевания закрытой двери. — Меня беспокоит, — обернулся он к Матеру, — что эта молодая дама ждет оваций. Она не поймет, что никого не интересует, кто открывает распродажу. В Лондоне все это совершенно иначе.
— Она опаздывает, — сказал Матер.
— Они вполне способны высадить дверь, — волновался викарий, бросая обеспокоенный взгляд в окно на все удлиняющуюся очередь. — Я должен признаться, мы тут задумали маленькую военную хитрость. В конечном счете, она ведь у нас в гостях. Она жертвует ради нас своим временем и покоем…
Время и покой, по всей видимости, были дарами, о которых викарий вспоминал непрестанно. Ими жертвовали гораздо более щедро, чем медяками во время сбора пожертвований. Он продолжал:
— А мальчиков на улице вы не заметили?
— Там только женщины, — ответил Матер.
— Ах, Боже мой, Боже мой. Я же просил командира бойскаутов Лэнса. Видите ли, я подумал, если бы двое-трое бойскаутов, без формы разумеется, попросили у мисс Мэйдью автографы, это доставило бы ей удовольствие, показало бы ей, что мы ценим… время… покой… — он продолжал огорченно: — Но бойскауты нашего прихода — самый ненадежный отряд в городе…
В дверь заглянул седовласый человек с ковровым саквояжем в руке:
— Миссис Харрис говорила, вроде тут с тувалетом что-то не в порядке.
— А, мистер Бэйкон, — откликнулся викарий, — очень любезно с вашей стороны. Проходите, пожалуйста. Вы найдете миссис Харрис в зале. Небольшой засор, как я понимаю.
Матер взглянул на часы и сказал:
— Я должен немедленно побеседовать с мисс Мэйдью…
В приемную, запыхавшись, вбежал молодой человек и обратился к викарию:
— Простите, мистер Харрис, мисс Мэйдью что, будет выступать с речью?
— Надеюсь, что нет. Очень надеюсь, что нет, — сказал викарий. — И так очень тяжело заставлять этих бедных женщин ждать, пока я прочту молитву. Где мой молитвенник? Кто видел мой молитвенник?
— Потому что я даю материал в «Ноттвич Джорнел», а если она не будет выступать, я могу уйти.
Матеру хотелось взять их всех и как следует встряхнуть, крикнуть им: слушайте, вы! Ваш проклятый базар никого не интересует. Моя девушка в опасности. Может быть, ее уже нет в живых… Но он стоял у стены, тяжелый, неподвижный, внешне спокойный; профессиональная выучка, словно узда, сдерживала его чувства: любовь, волнение, страх; нельзя давать волю гневу, надо спокойно продвигаться вперед, шаг за шагом, выясняя, связывая один факт с другим; если твоя девушка убита, можешь утешиться — ты сделал все что мог в соответствии с высокими стандартами самой лучшей в мире полицейской службы. И он подумал с горечью, наблюдая, как викарий ищет свой молитвенник, сможет ли эта молитва дать ему утешение.
Вернулся мистер Бэйкон и сообщил:
— Теперь оно тянет, — и снова исчез под металлическое бряцание коврового саквояжа. Громкий голос произнес: «Наверх, в просцениум, мисс Мэйдью, в просцениум», — и появился лондонский священник. Он был в замшевых туфлях, лицо его лоснилось, гладко зачесанные волосы слиплись, а зонтик, который он нес под мышкой, казался клюшкой для гольфа; можно было подумать, он только что вернулся в павильон1, залепив мяч в белый свет как в копеечку во время дружеской встречи, но принял поражение и глазом не моргнув, как истый спортсмен…
— Мой командир — мисс Мэйдью, только что с наблюдательного пункта, прошу любить и жаловать. — Он повернулся к викарию: — Я только что рассказывал мисс Мэйдью о наших любительских спектаклях.
Матер сказал:
— Мисс Мэйдью, могу ли я поговорить с вами наедине? Это займет всего несколько минут.
Но викарий уже увлек ее прочь.
— Минутку, минутку, сначала наша маленькая церемония. Констанция, Констанция!
И в тот же момент приемная опустела. Остались лишь Матер и журналист: он сидел на столе, болтая ногами и кусая ногти. Из соседней комнаты послышался необычный громкий шум, напоминавший топот стада каких-то животных; топот вдруг прекратился, будто стадо остановилось, упершись в забор; в неожиданно наступившей тишине стало слышно, как викарий торопливо завершает молитву; затем послышался звонкий, не вполне взрослый, как у солиста из хора мальчиков, голос мисс Мэйдью:
— Я объявляю этот благотворительный базар законно и добросовестно… — Затем топот возобновился. Она перепутала слова; все первые камни во все фундаменты всегда закладывала ее матушка, не она сама; но никто ничего не заметил. Все почувствовали облегчение, ведь она не стала произносить речь. Матер подошел к двери: полдюжины мальчишек выстроились перед мисс Мэйдью с альбомами для автографов в руках. Бойскауты прихода Св. Луки на этот раз не подкачали. Какая-то женщина в токе1, с лицом жестким и хитрым, сказала Матеру:
— Вам будет интересен вот этот стенд. Это — «Стенд для мужчин».
Матер взглянул на грязноватую россыпь перочисток и фруктовых ножичков, самодельных расшитых кисетов и прочей чепухи. Кто-то даже пожертвовал несколько старых трубок. Он поспешно солгал в ответ:
— Я не курю.
Хитрая женщина сказала:
— Вы ведь пришли сюда, чтобы потратить деньги, так сказать, отдать долг. Можете заодно приобрести что-то полезное. На других стендах вы вообще для себя ничего не найдете.
Матер, вытянув шею, пытался не упустить из виду мисс Мэйдью, окруженную отрядом бойскаутов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73