Спокойно и осторожно он прошел под Замковым холмом, стараясь не наскочить на студентов. Но бесчинствующие компании уже двинулись дальше; некоторые пикетировали вокзал в ожидании ничего не подозревавших пассажиров, другие прочесывали улицы в северной части города, ведущие к шахтам. Главная опасность теперь заключалась в том, что с минуты на минуту мог прозвучать сигнал «Отбой». Повсюду попадались полицейские патрули; он знал, что им было нужно, но без колебаний шел мимо них, прямо к Дубильням. Он не собирался идти слишком далеко, ему нужно было добраться до широких стеклянных дверей «Мидлендской Стали». Его вела какая-то слепая вера в свое предназначение, в некую высшую справедливость: каким-то образом, если только он попадет внутрь здания, он отыщет дорогу к человеку, который его предал. Он благополучно дошел до угла и повернул к Дубильням. Улица была узкой настолько, что транспорт мог двигаться по ней только в одну сторону — к огромному зданию из черного стекла и стали. Ворон прижимал к бедру пистолет, испытывая чувство возбуждения от близости цели. Злоба и ненависть, никуда не исчезнув, не сжимали сердце тисками, как раньше; такого с ним еще никогда не было; он больше не испытывал ни горечи, ни раздражения, месть как бы перестала быть его личной местью, словно он выполнял чье-то поручение.
За дверями «Мидлендской Стали» какой-то человек, похожий на служащего, наблюдал за машинами у тротуара, за пустой улицей. Ворон пересек мостовую. Вгляделся сквозь очки противогаза в лицо человека за дверью. Что-то заставило его задержаться на минуту: он вспомнил лицо, мелькнувшее на момент у двери «Кафе Сохо», где он снимал комнату. И Ворон вдруг пошел прочь от дверей, поспешно и нервно шагая вдоль Дубилен. Полиция явилась в контору раньше его.
Это ничего не значит, уговаривал он себя, выходя на затихшую Хай-стрит, совершенно пустую, если не считать телеграфного посыльного в противогазе, усаживавшегося на велосипед у дверей почтамта. Это всего-навсего означает, что полиция тоже обнаружила связь между конторой на Виктория-стрит и «Мидлендской Сталью». Это вовсе не значит, что Энн просто баба, как все, и предала, как все его предавали. Сейчас только едва заметная горечь, сознание отъединенности от всего мира на какое-то мгновение омрачили его дух. Она с ним по-честному, клялся он себе с почти абсолютной уверенностью, она не может предать, мы в этом деле заодно; и он, сомневаясь и веря, что ничего дурного не могло случиться, вспомнил, как она сказала: «Мы же друзья».
2
Режиссер назначил репетицию рано утром. Он не собирался увеличивать расходы покупкой всем и каждому противогазов. Они соберутся в театре до тревоги и не разойдутся, пока не прозвучит сигнал «Отбой». Мистер Дэвис сказал, что сам хочет посмотреть новый номер программы, и режиссер послал ему извещение о репетиции. Извещение было заткнуто за раму зеркала, перед которым он брился, рядом с карточкой с телефонами всех его девиц.
В современной холостяцкой квартире (с центральным отоплением) стоял зверский холод. Что-то случилось — как это всегда бывало — с машиной в подвале, и подаваемая в квартиры горячая вода была чуть теплой. Мистер Дэвис несколько раз порезался, бреясь, и крошечные клочки ваты там и сям украшал его подбородок. На глаза попались два телефонных номера: Мэйфэр 632 и Музеум 7981. Телефоны Корэл и Люси. Темноволосая и блондинка, полненькая и худая. Светлый ангел и темный. Ранний желтоватый туман все еще лепился к окнам, и выхлоп проезжавшего по улице автомобиля заставил его подумать о Вороне, надежно изолированном на товарном дворе, осажденном вооруженной полицией. Он знал: всем этим занимается сэр Маркус, и задумался над тем, как это — проснуться утром, понимая, что наступил твой последний день. «Не знаю дня смерти моей"2, радостно подумал мистер Дэвис, промокая порезы кровоостанавливающим карандашом и прилепляя к ним кусочки ваты; но если знаешь, как, видимо, знает Ворон, станешь ли раздражаться от того, что не работает центральное отопление и что бритва тупая? Голова мистера Дэвиса была сейчас полна великих, благородных абстракций, и ему казалась гротескной сама мысль о том, что человек, обреченный на смерть, мог обратить внимание на тривиальные вещи вроде пореза бритвой. Впрочем, разумеется, Ворон вряд ли будет бриться в своем сарае.
Мистер Дэвис торопливо разделался с завтраком: два поджаренных хлебца, две чашки кофе, четыре порции почек и ломтик бекона, привезенные на лифте из ресторана внизу; немного сладкого апельсинового джема «Серебряная нить». Удовольствием было думать, что Ворон не получит такого завтрака. Приговоренный к смерти в тюрьме мог бы, но не Ворон, нет. Мистер Дэвис не любил ничего выбрасывать; за завтрак было уплачено, поэтому на второй хлебец он водрузил остатки масла и весь оставшийся джем. Немного джема попало и на его галстук.
На самом деле одна проблема, кроме недовольства сэра Маркуса, продолжала его беспокоить: та девчонка. Он совершенно потерял голову, сначала попытавшись ее убить, а в результате так и не убив. Конечно, во всем виноват сэр Маркус. Он же боялся реакции сэра Маркуса, если тот узнает о существовании девчонки. Но теперь все будет в порядке: выяснилось, что девчонка — сообщница Ворона, никакой суд не поверит ее версии против сэра Маркуса. Мистер Дэвис совершенно забыл про учебную тревогу, поспешив в театр, чтобы немного расслабиться и отдохнуть теперь, когда все вроде бы уладилось. По пути он опустил шестипенсовик в автомат и получил пакетик ирисок.
Мистер Коллиер беспокоился, это было заметно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73