— Конечно, это только на худой конец". — Последние слова понравились ему, он повторил их снова; худой конец — это та толстая баба с пристальным, осуждающим взглядом; вот она переходит через застланную дымом улицу… Худой конец — это пьяный, погибший Друитт, высматривающий из-за портьеры хотя бы одну машинистку.
— До этого не дойдет, — подбодрил он ее.
— Нет, — горячо подхватила она. — Не дойдет, не может дойти.
Ее непоколебимая уверенность странно на него подействовала, как будто его планы тоже привели в порядок, передвинули, подменили, так что он уже не считал их своими. У него появилось желание доказывать, что это действительно может произойти; он чувствовал странное и тоскливое тяготение к самому страшному из всех человеческих проступков.
— Я ведь так счастлива. В конце концов, может, это не так уж и грешно? — сказала она.
— Как это так, не грешно? — спросил он. — Это смертный грех!
Он бросил взгляд, полный презрительного отвращения, на застланную постель, как будто представлял себе, как эти дела будут время от времени повторяться, — нужно же повторять пройденное.
— Я понимаю, — согласилась она, — понимаю, но все же…
— Хуже этого только одно, — продолжал он.
Она как будто ускользала от него, она уже превращала в семейную жизнь их мрачный союз.
— Я счастлива, — возражала она смущенно, — ты такой добрый.
— Это ничего не значит…
— Слушай, — прервала она его, — что это такое?
Через окно доносился жалобный плач.
— Ребятенок в соседнем доме.
— А почему его никто не успокоит?
— Воскресенье. Может, они ушли. — Затем добавил: — Что ты хочешь делать? Пойдем в кино?
Она не слушала его; жалобный, протяжный плач привлекал ее внимание, вид у нее был озабоченный, совсем как у взрослой.
— Надо посмотреть, что с ним такое, — сказала она.
— Может, есть хочет или еще там чего.
— А может, заболел. — Она прислушивалась с каким-то священным трепетом. — У малышей все случается внезапно… Никогда не знаешь, что это может быть.
— Это же не твой.
Она посмотрела на него задумчивым взглядом.
— Нет, — ответила она, — но я подумала… что он мог бы быть и моим… Я ни за что не оставила бы его одного на целый день, — добавила она с гневом.
— Они тоже не оставляют, — неуверенно возразил Малыш. — Вот он и угомонился. Что я тебе говорил?
Но слова ее засели у него в мозгу: «Он мог бы быть и моим». Это ему никогда не приходило в голову… Он смотрел на нее с ужасом и отвращением, как будто перед ним происходил отталкивающий процесс родов; зарождение новой жизни уже связывало его по рукам и ногам; а она стояла и прислушивалась — с облегчением, терпеливо, словно уже прожила годы таких тревог и познала, что облегчение никогда не бывает надолго, а тревоги всегда возвращаются.

***
Девять часов утра; он в бешенстве выскочил в коридор; внизу сквозь щель над дверью пробивалось утреннее солнце, бросая блики на телефон. Он позвал:
— Дэллоу! Дэллоу!
Дэллоу, без пиджака, не спеша поднялся наверх из подвала.
— Привет, Пинки. Вид у тебя, как будто ты и не спал, — сказал он.
— Ты что, прячешься от меня? — спросил Малыш.
— Вот уж нет, Пинки. Только… ты ведь женился… Я думал, тебе захочется побыть одному?
— Ты называешь это побыть одному? — возразил Малыш.
Он спустился по лестнице, держа в руке сиреневый надушенный конверт, который Джуди подсунула ему под дверь. Он еще не открывал его. Глаза у него покраснели. Видно было, что его лихорадит. Пульс бился неровно, голова горела, мозг не знал покоя.
— Джонни звонил мне рано утром, — сообщил Дэллоу. — Он следит со вчерашнего дня. К Друитту никто не приходил. Мы зря перетрусили.
Малыш не слушал его.
— Я хочу быть один, Дэллоу. По-настоящему один, — сказал он.
— Слишком уж ты много на себя берешь для своих лет, — заметил Дэллоу и расхохотался. — Две ночи…
— Надо убрать ее, прежде чем она… — продолжал Малыш. Он никому не мог бы объяснить, как велик его страх и в чем он заключается, словно его мучила какая-то позорная тайна.
— Ссориться с ней небезопасно, — поспешно вставил Дэллоу.
— Конечно. И никогда не будет безопасно, — согласился Малыш. Это я знаю. И никакого развода. Ничего, кроме смерти. Ничего другого. — Он приложил руку к прохладному эбониту телефона. — Я же говорил тебе… У меня есть план…
— Идиотский план. С чего это бедняжка захочет умереть?
— Она любит меня, — ответил он с горечью. — Говорит, что хочет всегда быть со мной. А если я не хочу больше жить…
— Дэлли, — раздался голос. — Дэлли!
Малыше опаской оглянулся — он не слышал, как Джуди, затянутая в корсет, бесшумно поднялась наверх. Он ничего не замечал, силясь обдумать свой план, мысли его путались, голова горела; он понимал всю сложность того, что затеял, не уверенный, кому из них нужно умереть… ему, или ей, или обоим…
— Чего тебе, Джуди?
— Билли закончил твое пальто.
— Ну и ладно, — ответил Дэллоу, — сейчас я его заберу.
Она послала ему страстный воздушный поцелуй, потом побрела обратно в свою комнату.
— Связался с ней, — сказал Дэллоу, — другой раз думаю, не стоило бы. Не хочу я скандалить с беднягой Билли, а она такая неосторожная.
Малыш пытливо посмотрел на Дэллоу, как будто тот по долгому опыту знал, как нужно поступать.
— А что, если у тебя будет ребенок? — спросил он.
— Ну, это уж ее забота, — ответил Дэллоу, — сама себе могилу роет… Ты получил письмо от Коллеони? — добавил он.
— Но она что-нибудь делает?
— То же, что и все, наверное.
— А вдруг она ничего не делает, — настаивал Малыш, — и забеременеет?
— Есть какие-то там пилюли.
— Но ведь они не всегда помогают, — возразил Малыш.
Ему казалось, что он уже все постиг, но сейчас он снова осознал свою страшную неопытность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95