— Да, — сказал я, — лавка мясника через один перекресток. Я туда часто хожу.— Ну, сынок, в таком случае я с тобой прощаюсь. Мне пора в путь. — Однако ему почему-то явно не хотелось уходить. Он спросил меня: — Вы с ней хорошо ладите?— О" да, — сказал я, — отлично.— Ты зовешь ее «мама», как я велел?— Она хочет, чтоб я звал ее Лайза.— Ох, в этом вся Лайза. Она любит, чтоб все было правильно и правдиво. Я восхищаюсь ею за это, но беда в том, что поступать правильно и правдиво бывает иной раз опасно. К примеру, куда спокойнее было бы, если б ты звал ее «мама», а не «Лайза». Если люди услышат, что ты зовешь ее «мама», они примут это на веру. И не станут задавать вопросы.— Она говорит, люди могут удивиться, откуда я взялся.Он немного поразмыслил над моим ответом, потом сказал:— Да. Я об этом не подумал. Возможно, она права. Она все до конца продумывает. Научилась этому в школе страдания, бедная Лайза. Этот чертяга, твой отец…— А она знает моего отца? — с любопытством спросил я, так как сам почти его не помнил.— Когда-то знала, но ты не говори с ней о нем. Я хочу, чтоб она забыла. — Он повторил: — Забыла… — И добавил: — А я вот чуть не забыл самое главное. — Он достал из кармана конверт и сказал: — Отдай ей это и скажи, что, если случится какая беда, если она будет в чем-то нуждаться… пусть отдаст это она знает кому.— «Отдаст это она знает кому», — повторил я. Это требовало запоминания — совсем как фраза на уроке грамматики.Он спросил:— Она счастлива там, с тобой?— Вроде все в порядке, — сказал я.— Я не хочу, чтобы ей было одиноко — никогда. А обо мне она хоть иногда говорит?— О, да, — сказал я ему. — Все интересуется, когда вы объявитесь. И прислушивается к шагам.— Мне кажется, — сказал он не очень уверенно, — она немножко привязана ко мне. По-своему, конечно.Эта фраза пришла мне на память, когда Лайза в свою очередь сказала мне (а я только что вручил ей конверт «вместе с его любовью»):— Право же он, мне кажется, очень привязан ко мне — по-своему. — Ни один из них, казалось, не был уверен в другом. Она добавила: — А тебе он нравится?В те дни мы, видно, все трое немало и о многом размышляли.— Тебе нужно хорошенько узнать Капитана, — заметила она и произнесла это так убежденно, что я по сей день помню в точности ее слова. На мгновение она как бы приоткрыла мне важный секрет, который мог прояснить и подернутое тайной прошлое, и не менее таинственное будущее, ожидавшее нас.
Что же до ближайшего будущего… ну, может быть, и не совсем ближайшего, так как я уже не могу припомнить, сколько прошло времени, прежде чем мы снова увидели Капитана, и в памяти у меня не сохранилось его возвращение. Было это через несколько недель или месяцев? Неважно; мне помнится вечер, когда он повел меня в кино — по-моему, на «Кинг-Конга». (Даже для моих юных глаз этот фильм выглядел уже тоща старым, но я помню, как Капитан, купив билеты, заметил: «В этом старом клоповнике крутят старые фильмы, а старые фильмы — они всегда самые лучшие».) Народу в кино было немного, так как было еще рано, но Капитан с большим тщанием выбирал нам места; для меня это было чуть слишком близко, и я спросил, нельзя ли пересесть на несколько рядов назад. Ответом было решительное «нет», и я заключил, что Капитан стал близорук с возрастом: мужчина за сорок представлялся мне тоща столь же древним, как пирамиды. Кинг-Конг (если это был Кинг-Конг) скакал по небоскребам с блондинкой на руках — имени ее я не помню. Все преследовали его — полиция, солдаты, даже, помнится, пожарные. Девушка сначала немного побрыкалась, но вскоре утихомирилась.— Роскошная история, — шепнул мне в правое ухо Капитан.— Да.По-моему, по сюжету власти — не помню, какие они там были, — даже выслали против Кинг-Конга самолеты, а он, естественно, интересовал меня куда больше, чем его ноша.— Почему он ее не бросит? — спросил я.Наверное, я показался Капитану очень бессердечным, потому что он отрезал:— Он же любит ее, малыш. Неужели тебе непонятно, что он… любит ее?Но мне это, конечно, было непонятно. Я же видел как девица пинала Кинг-Конга, а я считал, что, если любишь человека, значит, он тебе нравится, разница лишь в том, что при любви еще и целуются, только поцелуям я не придавал большого значения. Целоваться меня заставляла тетка, но ведь если человек тебе нравится или ты его любишь, не станешь же ты его пинать. Пинают врага, чтобы сделать ему больно. Это я достаточно хорошо понимал, хотя у меня никогда не возникало желания причинить кому-то боль — разве что мальчишке по имени Туайнинг, который много лет тому назад мучил и преследовал меня как амаликитянина.Когда в зале зажглись огни, я обнаружил странную вещь; я увидел в глазах Капитана слезы. Мне тоже было жаль Кинг-Конга, но не настолько. Как-никак он же был сильнее всех и мог пинаться в ответ, а вот я не мог пнуть Туайнинга — он был на два года старше меня. Я решил что Капитана расстроило что-то другое, и спросил:— Что-то случилось?— Бедняга, — сказал он, — весь мир был против него.— Мне понравился Кинг-Конг, но зачем он все время таскал с собой эту девушку — он же ей не нравился!— С чего ты взял, что он ей не нравился?— Потому что она его пинала.— Пинок-другой еще ровно ничего не значит. Так уж они устроены, эти женщины. Он же любил ее. Несомненно, любил.Опять это бессмысленное слово «любовь». Как часто тетка спрашивала меня: «Ты меня любишь?» И я, конечно, всегда отвечал: «Да». Это самый легкий выход из трудного положения. Не мог же я ответить ей: «Осатанела ты мне до смерти». Она была по-своему добрая женщина, но теперь я то и дело невольно сравнивал ее сандвичи с обедом, которым угостил меня в «Лебеде» Капитан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48