Я никогда не рисковал, — после того, как встретил Лайзу, но сейчас все мои обязательства кончились. Я благодарю Бога, если он существует, за то, что он даровал мне хотя бы это. Я не горюю — ничего плохого теперь уже с Лайзой не случится, она свободна, и я наконец свободен — свободен и от тебя тоже. Я снова бежал из лагеря. Теперь, когда Лайзы нет, я могу сделать кое-что полезное для моих друзей и могу пойти на любой риск. Для тебя я сделал уже достаточно. Я не хочу, чтобы ты писал мне. Ничего написанного тобой я читать не стану. Ты предал Лайзу. После того как получишь это письмо, не дожидайся меня. Уезжай и никогда больше сюда не возвращайся".
Письмо было подписано: «Капитан! Полковник! Майор! Сержант! Сеньор Смит!» — с восклицательным знаком после каждого слова. Интересно, подумал я, почему он не поставил и своей настоящей фамилии, но, наверное, захотел одно из своих имен оставить для себя. В конце-то концов, с той поры, когда он пил джин с тоником и мы ели копченую лососину, мы с ним так и не сблизились. Его интересовала только Лайза, а письмо от нее, которое, пожалуй могло бы подготовить его к тому, что надо ждать смерти, и все вышло бы тогда мягче, чем у меня, пришло слишком поздно. Мне было жаль, что так получилось, но все равно его письмо было нелегко переварить.Я вскрыл то, которое он теперь уже никогда не прочтет. Лайза не любила писать длинные письма, а это и вообще было совсем короткое. Она писала. "Дорогой Капитан, доктор и сестра мне этого не говорят, но я знаю, что скоро умру. И вот я пишу то, что всегда стеснялась сказать. Я люблю тебя с того дня, когда ты пришел с Сатаной ко мне в больницу. У тебя тогда на рубашке не хватало пуговицы, а башмаки надо было почистить. Такого доброго человека, как ты, я никогда не встречала.Лайза".
Это письмо удивило меня. Значит, между ними все-таки была любовь. Каким бы ни было это чувство, оно, видимо, было куда более прочным, чем те случайные радости в постели, какие выпадали на мою долю. И, лежа на диване в номере Капитана, дожидаясь, когда наконец ко мне придет сон, я почувствовал укол ревности. То, что Лайза после стольких лет и необъяснимых отсутствий помнила, что у Капитана не хватало пуговицы на рубашке, было выше моего понимания, и меня захлестнуло чувство собственной неполноценности. Я был снова отщепенцем, амаликитянином. Тем не менее я сохранил письмо. Оно может доставить удовольствие Капитану и смягчить его гнев, если он вернется, но, засыпая, я все же злился на них обоих и на этот непонятный мир, в котором они жили. Мне приснился странный сон: я долго шел по дороге к большому темному лесу, который по мере моего приближения все отступал и отступал. Мне почему-то было необходимо попасть в этот лес, но сил у меня становилось все меньше, и тут меня разбудил визг телефона у кровати Капитана. Снимать трубку мне не хотелось. Я боялся услышать голос Капитана, но звонил мистер Квигли.— Это Джим?— Да.— Я так долго звоню. Уже четыре с половиной минута. — Вечно эта точность в цифрах. Возможно, это качество присуще всем финансистам.— Я спал.— Мне звонил полковник Мартинес. До сих пор он ни разу мне не звонил. Должно быть, что-то важное. Он хочет видеть вас. Он посылал за вами в ту гостиницу, куда я вас поместил, но вас там не нашли. Вы меня слушаете?— Да. А откуда ему известно, где я ночевал?— Это вы его спросите. В его обязанности входит знать все. Сейчас за вами едет Пабло. Ничего ему не рассказывайте.— Пабло?— Нет, нет. Полковнику Мартинесу, конечно.В дверь постучали, и я положил трубку на рычаг. Надоел мне этот мистер Квигли. Я открыл дверь, и на пороге был Пабло.
Часовые стояли, казалось, на каждом шагу, и всем им Пабло должен был показывать свое удостоверение: у ворот штаба национальной гвардии, у входа в здание, у двери в приемную, куда нас провели. Все это время Пабло молчал и молча сел рядом со мной. Его револьвер больно тыкался мне в бок, и я начал терять терпение.— Полковник Мартинес, — сказал я, — похоже, занятой человек.Но Пабло не реагировал.Когда наконец подошла моя очередь, Пабло расстался со мной у двери в кабинет, и я с любопытством увидел перед собой полковника, сидевшего в другом конце комнаты. Ни один полицейский не сказал бы, что это человек с военной выправкой. У него было доброе бледное взволнованное лицо, и, когда он поднялся, чтобы со мной поздороваться, я увидел, что он низенький и бочкообразный.— Извините, что заставил вас ждать, мистер Смит, — сказал он, медленно и тщательно выговаривая слова по-английски, но с типично американской гнусавостью, по всей вероятности приобретенной за долгие годы жизни рядом с Американской зоной.— Бэкстер, — поправил я его.Он опустил взгляд, передвинул какие-то лежавшие на столе бумаги и поправился:— Мистер Бэкстер.За этим последовала долгая пауза. Он что, забыл, зачем меня вызвал, как забыл и мое настоящее имя? В любом случае он мне нравился куда больше мистера Квигли. В нем было какое-то прямодушие, которое, на мой взгляд, никак не вязалось с военной формой… или же полицейской.— Садитесь, пожалуйста, мистер Бэкстер, — сказал он. — Мы немного беспокоимся по поводу мистера Смита — его неожиданного отсутствия. Он должен был выполнить для нас одну небольшую работу и вдруг взял и исчез, словно растворился в воздухе. — Он слегка закашлялся, что было очень вовремя и помогло мне промолчать. — Мы, конечно, знаем, что вы дружите с мистером Квигли. — Слово «мы» в его устах, казалось, охватывало всю национальную гвардию, и я на секунду удивился, зачем им понадобилось вести наблюдение за каким-то маленьким иностранцем, но тут я вспомнил про Пабло. Конечно же, он обо всем докладывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48