***
Кейт внимательно перечитала меморандум. Сначала она не придала ему значения. Об АКУ она знала только, что это самый процветающий бумажный синдикат в Швеции и одно из самых удачных капиталовложений Крога, причем инвестицию он провел на свой страх и риск, не советуясь с директорами. Оказались лишние деньги, он поместил их в дело — только и всего, и поэтому продажа АКУ компании «Баттерсон» ровным счетом ничего не значила. Он продавал, чтобы развязать себе руки для чего-то другого. Откуда же эта тревога?
На душе было неспокойно. Тревожили краткосрочные займы. Что-то неопрятное есть в снующем малыми долями капитале, это раздражает, как захватанное зеркало. Хочется видеть чистое отражение. В дверь постучали. Она думала: не может случиться ничего плохого, это все надежно — кабинеты из стали и стекла, интерьер редкой породы дерева, обои с рисунком восемнадцатого века в директорской столовой, заводы в Нючепинге, эта ваза с дорогими цветами. Она думала об АКУ. В меморандуме приводились цифры: годовая продукция — 350000 тонн, из них 200000 на экспорт; бумагоделательные фабрики: производство древесины — 300000 тонн, целлюлозы — 1300000 тонн; лесопильни: 15000 миль лесозаготовочных полос, 50 миллионов ежегодно сплавляемых бревен. Это все есть, это реальность. — Встречай блудного брата, — сказал Энтони.
Кейт подняла на него глаза. Вот реальность, подумала она; то были цифры, я видела, что делает с цифрами Крог, а это — я сама. Он улыбался. — Я опоздал. Великий человек гневается?
— А что случилось? — спросила она. Он был оживлен и одновременно сдержан. Охорашиваясь перед зеркалом, он ждал, что она сама догадается, где он пропадал. Ему достались слабости, полагавшиеся ей: нерешительность, тщеславие, обаятельная взбалмошность опрометчивых поступков. Кажется, все ее желания исполнились: он здесь, в одной комнате с нею, можно спорить с ним, дразнить, уступать. Ближе бывают только любовники, но уж тут ничего не поделаешь.
— Я встречался с Лу, — сказал Энтони.
— С какой Лу?
— С той девушкой, Дэвидж.
— Вижу, — сказала Кейт. — У тебя все пальто в пудре. — Она хочет, чтобы я уехал отсюда. — Неловко пояснил:
— Считает, что у меня неприличная работа. — Он картинно оперся на ее стол; живое воплощение нашей морали, подумалось ей. В зеркале за его спиной она поймала свое отражение: бледный сосредоточенный профиль, подведенные веки смягчают жесткий взгляд, позволяя думать, что в конечном счете она не такая уж непреклонная, какой кажется. Красивая внешность и привлекательный моральный облик, думала она, вот принадлежность и украшение нашего класса. Мы сломлены, разорены, у нас все в прошлом, нас хватает лишь на то, чтобы тянуться к чему-то новому, что сулит нам выгоду. Крог стоит нас обоих, но она не могла оторваться от этой грациозной позы, от накладных плеч нового пальто — что ни говорите, собой любоваться приятно. — Да, — продолжал Энтони, — в ее словах что-то есть. Пожалуй, такая работа не к лицу… ну, ты понимаешь.
— Отнюдь нет.
— Ладно, если нужно это слово, — не к лицу джентльмену.
— Ты сам ничего не понимаешь, — сказала Кейт. — У нас нет выбора.
— Я не говорю про твою работу. Это другое дело. — У нас нет выбора, — повторила она. — Другого будущего у нас нет. Наше будущее здесь.
— Да ну, — отмахнулся Энтони, — громкие слова. В конце концов, мы здесь иностранцы.
— Конечно, конечно, мы с головы до пят англичане, — сказала Кейт. — Но сейчас национальность не имеет значения. Крог не разбирает, где чья граница. Ему нужен весь мир.
— Минги говорил о краткосрочных займах, — сказал Энтони.
— Это временное.
— Выходит, это правда? — поразился Энтони. — Неужели так плохо с деньгами? Дело дрянь. Ты уверена, что нам ничто не грозит? Отлично понимаю корабельных крыс. Лично я не желаю погибать на капитанском мостике. — Ты пойми: люди нашего склада никогда не одолеют Крога, — сказала Кейт. — Что нам дала твоя и моя Англия? Пустой кошелек, пыльные конторы, мой Хэммонд, твои забегаловки, Эджуэр-роуд, случайные подружки в Гайд-Парке. — Она сознательно прогнала мысль, что в их жалком английском прошлом уважали честность, каковым качеством космополитическая современность не дорожила. Конечно, и тогда не молились на честность, но, по крайней мере, в их сословии были порядочные и добрые люди. — Все-таки родина, — сказал Энтони. На его мальчишеском лице сиротливо светились глаза. — Тебе не понять, Кейт. Тебе всегда нравился этот современный хлам. Тот фонтан, например.
— Ошибаешься, — ответила Кейт. — У меня тоже есть родина. — Она грустно протянула к нему руки. — Это ты. С тобой для меня везде родина. Ты мой «дамский бар», Энтони, мой скверный портвейн. — А кроме того, — продолжал он, занятый своими мыслями и не слушая ее, — ты любишь Крога, тебе и тут хорошо.
— Никогда я его не любила. Полюбив, мне пришлось бы его презирать. Некоторым любовь не на пользу. Это трудно объяснить. Нужно думать вместе, чувствовать. Он думает цифрами, а людей вообще не понимает. — Вчера он был вполне нормальным человеком, — сказал Энтони. — Отдай его мне. Я его перевоспитаю.
— Упаси бог, — сказала Кейт. — Спасать вас обоих у меня уже не хватит сил.
— Я пробужу в нем человека. — Какой ужас, он действительно ничего не понимает.
— Мне кажется, — продолжал Энтони, — он даже не знает своих сотрудников. Я тут поговорил с людьми. В отделе рекламы сидит молодой парень. Так он в глаза не видел Крога! Между прочим, они недовольны. Заведующим дана слишком большая власть.
— Тебе много порассказали, я вижу, — сказала Кейт. — Только те, кто знают английский язык. Конечно, они надеются, что я могу им помочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69