Полежите немного, отче, а я посторожу вас. Мне вино прочистило мозги.
Отец Кихот нашел среди камней полоску мягкой травы и прилег, но сон не сразу пришел к нему. Он сказал:
— По мнению отца Герберта Йоне, пьянство — более тяжкий грех, чем обжорство. Я этого не понимаю. Вот мы немного выпили, и это же объединило нас, Санчо. Вино способствует дружбе. Обжорство же — порок, которому предаются в одиночестве. Своеобразная форма онанизма. Однако у отца Йоне, помнится, сказано, что это простительный порок. «Даже если дело доходит до рвоты». Это его собственные слова.
— Я бы не считал отца Йоне авторитетом в вопросах морали, как не считаю Троцкого авторитетом в коммунистическом движении.
— А что, люди действительно совершают ужасные поступки, когда напьются?
— Наверно, иногда и совершают, если теряют над собой контроль. Но это не всегда плохо. Иногда очень даже хорошо потерять над собой контроль. В любви, например.
— Как те люди в фильме?
— Ну да, пожалуй.
— Наверно, если бы они побольше выпили, они бы стали надувать шарики.
Из-за камней раздался странный звук. Мэр не сразу понял, что это смех. Отец Кихот произнес:
— Вы мой теолог-моралист, Санчо. — И через минуту вместо смеха послышалось легкое похрапыванье.
День у них был утомительный, да еще они хорошо выпили, так что через какое-то время мэр тоже заснул. И приснился ему сон — из тех, что видишь перед пробуждением, когда даже мельчайшие детали остаются в памяти. Отец Кихот потерялся, и мэр отправился на его розыски. Он прихватил с собой пурпурные носки, беспокоясь за отца Кихота, отправившегося в горы босиком по очень каменистой тропинке. Недаром мэр то и дело натыкался на следы крови. Несколько раз он хотел окликнуть отца Кихота, но ни звука не вылетало из его горла. Внезапно он вышел на площадку, мощенную мраморными плитами, и прямо перед ним стояла церковь Эль-Тобосо, из которой доносились какие-то странные звуки. Он вошел в церковь с пурпурными носками в руке и увидел, что отец Кихот сидит на верху алтаря, словно священное изваяние, — прихожане смеются, а отец Кихот плачет. Мэр проснулся с ощущением непоправимой беды. Тем временем стемнело. Он был один.
Как и во сне, он отправился на розыски отца Кихота и с чувством облегчения вскоре обнаружил его. Отец Кихот немного спустился по склону — наверное, чтоб быть поближе к «Росинанту», а возможно потому, что земля там была мягче. Он снял носки и, обмотав ими ботинки, сделал себе подобие подушки, на которой и спал глубоким сном.
У мэра не хватило духу разбудить его. Ехать в Осеру, куда вела проселочная дорога, было уже поздно, а возвращаться в Леон мэр считал небезопасным. Он снова отыскал облюбованное им ранее место, откуда не видно было отца Кихота, и вскоре заснул беспробудным сном.
Проснувшись, он обнаружил, что солнце стоит высоко и на него уже не падает тени. Пора в путь, подумал он, и надо постараться выпить кофе в ближайшем селении. Кофе ему был просто необходим. После водки он никогда не чувствовал себя плохо, а вот излишек вина вызывал раздражение, и он становился похож на зануду-реформатора, какие встречаются в партии. Мэр пошел будить отца Кихота, но священника там не оказалось, хотя носки и ботинки, служившие ему подушкой, продолжали лежать на прежнем месте. Мэр несколько раз окликнул отца Кихота, но безуспешно, — звук собственного голоса лишь пробудил в нем воспоминание о виденном сне. Он присел и стал ждать, решив, что отец Кихот, по всей вероятности, пошел в укромное местечко облегчиться после выпитого вина. Но едва ли могло на это понадобиться целых десять минут — ни один мочевой пузырь не в состоянии удержать столько жидкости. Наверное, они ходят друг за другом, и отец Кихот, облегчившись, отправился к тому месту, где спал его друг. Мэр вернулся туда с пурпурными носками в руке, что снова вызвало в его памяти тот сон, и ему стало не по себе. Отца Кихота нигде не было видно.
Мэр подумал — может, он пошел проверить, в порядке ли «Росинант». Накануне, по совету мэра, отец Кихот свернул с дороги и поставил «Росинанта» за кучей песка, оставшегося после давно оконченных дорожных работ, — так, чтоб жандармы, если они поедут мимо, не могли его заметить.
Отца Кихота около машины не оказалось, но у «Росинанта» появился компаньон — рядом стоял «рено», и молодая пара в джинсах, сидя среди камней, убирала в рюкзаки чашки, блюдца и тарелочки после — судя по остаткам — весьма основательного завтрака. Мэру сразу захотелось есть. Молодые люди были вполне дружелюбно настроены, они встретили его улыбкой, и, поколебавшись, он спросил:
— Вы не могли бы пожертвовать мне булочку?
Они, как ему показалось, посмотрели на него с опаской. Тут он понял, что небрит и стоит перед ними, сжимая в руке пурпурные носки. Судя по виду, это были иностранцы. Молодой человек сказал с американским акцентом:
— Боюсь, я не силен в испанском. Parlezvous Francais? [Вы говорите по-французски? (франц.)]
— Un petit peu, — сказал мэр, — tres petit peu [немного, совсем немного (искаж. франц.)].
— Comme moi [как и я (франц.)], — сказал молодой человек, и наступила неловкая пауза.
— J'ai faim [я голоден (франц.)], — сказал мэр. Он так скверно говорит по-французски, — точно попрошайка-нищий, подумалось ему. — J'ai pense si vous avez fini votre… [я подумал, если вы окончили ваш… ваш (франц.)] — Он тщетно пытался найти нужное слово. -…votre desayuno [завтрак (исп.)].
— Desayuno?
Просто удивительно, подумал мэр, сколько иностранных туристов приезжают колесить по Испании, даже не зная самых необходимых слов.
— Рональд, — сказала девушка на своем непонятном языке, — я пойду отыщу словарь в машине.
Когда она встала, мэр заметил, что у нее длинные красивые ноги, и провел рукою по щеке — эх, жаль, от молодости уже ничего не осталось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61