Нам надо поискать на рынке билеты.Уормолд пошел с ним к его машине. Как и Милли, доктор Гассельбахер был человек верующий. Им руководили числа, как Милли — святые.По всему рынку были развешаны «счастливые» номера, выведенные синей и красной краской. Те номера, которые считались «несчастливыми», прятали под прилавок: их оставляли для всякой мелкой сошки и на продажу уличным торговцам. Эти номера не имели никакой ценности, в них не было цифры со значением числа, обозначавшего монашку или кота, осу или курицу.— Поглядите, вон 27483, — показал Уормолд.— Он ничего не стоит без курицы, — сказал доктор Гассельбахер.Они поставили машину и пошли пешком. По этому рынку не шатались сутенеры: лотерея была серьезным промыслом, не изгаженным туристами. Раз в неделю правительственное учреждение раздавало номера, и каждый политический деятель получал билеты в соответствии с тем влиянием, каким он пользовался. За билеты он платил по 18 долларов и перепродавал их оптовикам по двадцати одному. Если его доля составляла двадцать билетов, он мог рассчитывать на постоянный еженедельный доход в шестьдесят долларов. «Счастливый» номер, в котором были заведомо хорошие приметы, шел по цене до тридцати долларов. О таких доходах, конечно, не смел и мечтать мелкий уличный торговец. Имея на руках только «несчастливые» номера, за которые было заплачено не меньше, чем по двадцать три доллара, он должен был здорово попотеть, чтобы заработать себе на жизнь. Он делил билеты на сто долей, по двадцать пять центов каждая; он обходил автомобильные стоянки, разыскивая машину с номером, совпадающим с одним из его билетов (какой владелец машины мог устоять перед таким соблазном?); он отыскивал свои номера в телефонной книге, рискуя десятью сентаво на автомат: «Сеньора, я продаю лотерейный билет с таким же номером, как номер вашего телефона».Уормолд сказал:— Поглядите: вот 37 и 72.— Этого еще мало, — решительно заявил доктор Гассельбахер.Доктор Гассельбахер листал списки номеров, которые не считались достаточно счастливыми, чтобы их выставлять. Кто знает — на вкус, на цвет товарищей нет, — могли найтись и такие люди, для кого оса ничего не значила. В темноте завыла полицейская сирена, машина обогнула рынок и пронеслась мимо. На обочине сидел человек с цифрой на рубашке, словно у каторжника. Он сказал:— Кровавый Стервятник.— О ком это он?— О капитане Сегуре, о ком же еще? — сказал доктор Гассельбахер. — Замкнутую жизнь вы ведете, ничего не скажешь.— Почему его так называют?— Он мастер пытать и калечить людей.— Пытать?— Нет, тут ничего не найдешь, — сказал доктор Гассельбахер. — Давайте попробуем поискать в Обиспо.— А почему бы нам не обождать до утра?— Сегодня канун розыгрыша. Ей-богу, можно подумать, что у вас рыбья кровь, мистер Уормолд. Судьба своим перстом указывает вам путь — осу и курицу, вам надо пойти по нему, не мешкая. Человек должен заслужить свое счастье.Они снова влезли в машину и направились к Обиспо.— А этот самый капитан Сегура… — начал Уормолд.— Ну?— Ничего.Было одиннадцать часов, когда они нашли билет, удовлетворявший доктора Гассельбахера, а так как лавка, в которой билет был выставлен, уже закрылась, им оставалось только выпить еще по рюмочке.— Где у вас свидание?Уормолд ответил:— В «Севил-Билтморе».— И там можно выпить не хуже, чем в другом месте, — сказал доктор Гассельбахер.— А вам не кажется, что «Чудо-бар»?..— Нисколько. Почему не попробовать новое место? Если вы не можете сменить привычный бар на другой, значит, вы постарели.Они чуть не ощупью пробрались к стойке бара «Севил-Билтмор». В полутьме были смутно видны другие посетители, которые молча согнулись над своими бокалами, словно парашютисты, угрюмо ожидающие сигнала к прыжку. Только буйная жизнерадостность доктора Гассельбахера могла устоять против этого мрака.— Вы ведь еще не выиграли, — прошептал Уормолд, пытаясь его утихомирить, но даже на шепот к ним с укором повернулась во тьме чья-то голова.— Сегодня я выиграл, — произнес доктор Гассельбахер громко и твердо. — Завтра я могу проиграть, но сегодня никто не лишит меня моей победы. Сто сорок тысяч долларов, мистер Уормолд! Какая жалость, что я слишком стар для любви. Я мог бы осчастливить красивую женщину, подарив ей рубиновое ожерелье. Но я не знаю, что делать. На что мне истратить эти деньги, мистер Уормолд? Пожертвовать на больницу?— Извините, — прошептал чей-то голос из темноты, — неужели этот тип и в самом деле выиграл сто сорок тысяч зелененьких?— Да, сэр, я их выиграл, — решительно заявил доктор Гассельбахер, прежде чем Уормолд успел вмешаться. — Я их выиграл, и это так же верно, как то, что вы существуете, мой почти невидимый друг. Ведь вы бы не существовали, если бы я не верил в то, что вы существуете: вот так же и эти доллары. Я верю, и поэтому вы — есть.— То есть как это я, по-вашему, не существую?— Вы существуете только в моем сознании, милый друг. Если бы я вышел из этой комнаты…— Да он тронутый!— Ну тогда докажите, что вы существуете.— То есть как это «докажите»? Конечно, я существую. У меня первоклассное дело по торговле недвижимостью, жена и двое детей в Майами; я сегодня прилетел сюда на «Дельте» и сейчас пью виски; что, верно, а? — В голосе слышались слезы.— Бедняга, — сказал доктор Гассельбахер, — вы заслуживаете более изобретательного творца, чем я. Неужели я не мог придумать для вас ничего более интересного, чем Майами и недвижимость? Неужели не мог уделить вам немножко фантазии? Придумать вам имя, которое стоило бы запомнить.— А чем плохое у меня имя?«Парашютисты» у стойки замерли в немом негодовании — перед прыжком нужно беречь нервы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63