Стук повторился, и Акуино выключил радио.
— Пабло, — сказал отец Ривас.
Пабло нехотя подошел к двери. Он вытащил из кармана револьвер, но священник приказал ему:
— Спрячь.
С покорностью судьбе и даже с облегчением доктор Пларр подумал, не наступила ли развязка всей этой бессмысленной истории? Не раздастся ли ружейный залп, как только откроется дверь?
Может быть, отцу Ривасу пришла та же мысль, и он вышел на середину комнаты: если действительно наступит конец, он хотел умереть первым. Пабло распахнул дверь.
На пороге стоял старик. Покачиваясь в рассеянном солнечном свете, он молча уставился на них с каким-то неестественным любопытством — доктор Пларр потом понял, что он слепой, у него катаракта. Старик ощупал дверной косяк тонкой, как бумага, рукой, покрытой узором жил, словно сухой лист.
— Ты зачем сюда пришел, Хосе? — воскликнул негр.
— Я ищу отца.
— Отца здесь нет, Хосе.
— Нет, он здесь, Пабло. Я вчера сидел у колонки и слышал, как кто-то сказал: «Отец, который живет у Пабло, хороший отец».
— Зачем тебе отец? Хотя он все равно уже ушел.
Старик покачал головой из стороны в сторону, словно прислушиваясь каждым ухом по очереди, кто как дышит в комнате — кто тяжело, кто приглушенно; кто-то из них дышал учащенно, другой — это был Диего — с астматическим присвистом.
— Жена моя умерла, — сообщил старик. — Проснулся утром, протянул руку, чтобы ее разбудить, а она холодная, как мокрый камень. А ведь вчера вечером еще была живая. Сварила мне суп, такой хороший суп. И ни слова не сказала, что собирается умирать.
— Ты должен позвать приходского священника, Хосе.
— Он нехороший священник, — сказал старик. — Он священник архиепископа. Ты сам это знаешь, Пабло.
— Отец, который здесь был, приходил только в гости. Он родственник моего двоюродного брата из Росарио. И уже уехал.
— А кто все эти люди в комнате, Пабло?
— Мои друзья. А ты что подумал? Когда ты пришел, мы слушали радио.
— Бог ты мой, у тебя есть радио, Пабло? С чего это ты так сразу разбогател?
— Оно не мое. Оно одного моего друга.
— Богатый у тебя друг. Мне нужен гроб для жены, Пабло, а денег у меня нет.
— Ты же знаешь, что все будет в порядке, Хосе. Мы в квартале об этом позаботимся.
— Хуан говорил, что ты купил у него гроб. А у тебя нет жены, Пабло. Отдай мне свой гроб.
— Гроб нужен мне самому, Хосе. Доктор сказал, что я очень болен. Хуан сделает тебе гроб, а мы все в квартале сложимся и ему заплатим.
— Но нужно еще отслужить мессу. Я хочу, чтобы отец отслужил мессу. Я не хочу священника архиепископа.
Старик, шагнув в комнату, пошел на них, вытянув руки, отыскивая людей ощупью.
— Здесь нет священника. Я же тебе сказал. Он вернулся в Росарио.
Пабло встал между стариком и отцом Ривасом, словно боясь, что даже слепота не помешает старику найти священника.
— Как ты отыскал сюда дорогу, Хосе? — спросил Диего. — Жена была твоими глазами.
— Это ты, Диего? Руки мне хорошо заменяют глаза.
Он вытянул руки, показывая пальцами сперва на Диего, потом туда, где стоял доктор, и наконец направил их на отца Риваса. Пальцы были как глаза на щупальцах каких-то неведомых насекомых. На Пабло старик даже не смотрел. Присутствие Пабло он считал само собой разумеющимся. Его руки и уши искали тех, других, чужаков. Можно было подумать, что он пересчитывает их, как тюремный надзиратель, а они молча выстроились на поверку.
— Здесь четверо чужих, Пабло.
Он сделал шаг в сторону Акуино, и Акуино, шаркая, попятился.
— Все это мои друзья, Хосе.
— Вот не знал, Пабло, что у тебя так много друзей. Они не из нашего квартала.
— Нет.
— Все равно я их приглашаю прийти посмотреть на мою жену.
— Они зайдут к тебе попозже, Хосе, а сейчас я провожу тебя домой.
— Дай мне послушать, как говорит радио, Пабло. Я никогда не слышал, как говорит радио.
— Тед! — послышался голос Чарли Фортнума из соседней комнаты. — Тед!
— Кто это зовет, Пабло?
— Больной.
— Тед! Где ты, Тед?
— Это гринго! — Старик с благоговением добавил: — Никогда еще не видел у нас в квартале гринго. Да и радио тоже. Ты стал большим человеком, Пабло.
Акуино повернул рычажок приемника на полную громкость, чтобы заглушить Чарли Фортнума, и женский голос принялся громко восхвалять хрустящие рисовые хлебцы Келлога. «Так и брызжут жизнью и энергией, — провозгласил голос, — золотистые, сладкие, как мед».
Доктор Пларр проскользнул в соседнюю комнату. Он прошептал:
— В чем дело, Чарли?
— Мне приснилось, будто в комнате кто-то есть. Он хочет перерезать мне горло. Я так испугался. И решил убедиться, что вы еще здесь.
— Больше не подавайте голоса. Здесь посторонний. Если вы заговорите, нам всем грозит опасность. Я приду к вам, как только он уйдет.
Когда Пларр вернулся в другую комнату, металлический женский голос произносил: «Ее будет пленять душистая нежность вашей щеки».
— Просто чудо, — сказал старик. — Подумать только, что ящик может так красиво говорить.
Тут кто-то запел романтическую балладу о любви и смерти.
— На, потрогай радио, Хосе. Возьми его в руки.
Им всем стало спокойнее: старик был чем-то занят и уже не тянул к ним свои всевидящие руки. Старик прижал радиоприемник к уху, словно боялся упустить хоть одно из тех красивых слов, которые он произносил.
Отец Ривас, отведя Пабло в сторону, прошептал:
— Я пойду с ним, если ты думаешь, что так будет лучше.
— Нет, — сказал Пабло, — весь квартал соберется у его лачуги проститься с его женой. Они будут знать, что старик пошел за священником. А если придет священник архиепископа, он непременно спросит, кто ты такой. Захочет проверить твои документы. Того и гляди, вызовет полицию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89