— Тридцать лет назад, в студенческие годы, я даже мнил себя эдаким коммунистом. А сейчас?.. Кто же все-таки предатель — я или Дэвис? Я ведь действительно верил в интернационализм, а сейчас втихую сражаюсь на стороне националистов.
— Вы повзрослели, Эммануэл, только и всего. Что будете пить — кларет или бургундское?
— Кларет, если вы не против.
Сэр Харгривз согнулся пополам в своем кресле и углубился в изучение карты вин. Вид у него был несчастный — наверно, лишь потому, что он никак не мог решить, что выбрать: «Сент-Эмильон» или «Мэдок». Наконец он принял решение и заказал вино.
— Я иной раз недоумеваю, почему вы работаете у нас, Эммануэл.
— Вы сами только что сказали: я повзрослел. Не думаю, чтобы коммунизм — в конечном счете — сумел достичь большего, чем христианство, к тому же я не из крестоносцев. Капитализм или коммунизм? Возможно, Бог — это капиталист. А я, пока жив, хочу быть на той стороне, за которой победа. Не смотрите на меня с таким возмущением, Джон. По-вашему, я циник, а я просто не хочу терять зря время. Та сторона, что победит, сможет построить лучшие больницы и выделить больше средств на борьбу с раком, когда со всеми этими атомными безумиями будет покончено. А пока мне нравится игра, в которую мы все играем. Нравится. Всего лишь нравится. Я не строю из себя рьяного поборника Господа Бога или Маркса. Надо остерегаться тех, кто во что-то верит. Они ненадежные игроки. И тем не менее, если попадается хороший игрок на другой стороне, ты начинаешь любить его: ты ведь получаешь тогда от игры больше удовольствия.
— Даже если он предатель?
— О, предатель — это старомодное слово, Джон. Игрок ведь не менее важен, чем сама игра. Мне, к примеру, было бы неинтересно играть, если бы напротив меня сидел плохой игрок.
— И все-таки… вы убили Дэвиса? Или вы его не убивали?
— Он умер от болезни печени, Джон. Прочтите протокол вскрытия.
— Счастливое стечение обстоятельств?
— Самый старый из известных трюков — вы же сами его и рекомендовали: меченая карта, как видите, выплыла в игре. Эта моя выдумка про Портон — об этом ведь знали только он и я.
— Вам следовало все же подождать, пока я вернусь. Вы хотя бы с Дэйнтри это обсудили?
— Вы же возложили всю ответственность на меня, Джон. Когда чувствуешь, что рыба у тебя на крючке, не будешь стоять на берегу и ждать, пока кто-то посоветует, как ее тащить.
— Это «Шато-Тальбо»… как оно вам кажется — сносным?
— Превосходным.
— По-моему, в Вашингтоне мне напрочь испортили вкус к вину. Все эти сухие мартини… — Он снова пригубил вина. — А может быть, в этом вы виноваты. Неужели вас ничто никогда не тревожит, Эммануэл?
— В общем да, немного тревожит заупокойная служба — вы заметили, у них был даже орган, — а ведь предстоит еще погребение. Все это наверняка стоит кучу денег, а я не думаю, чтобы Дэвис оставил после себя много монет. Или вы полагаете, этот бедняга дантист заплатил за все… а может быть, наши друзья с Востока? Что-то, мне тут кажется, не совсем ладно.
— Вот об этом можете не тревожиться, Эммануэл. Фирма за все заплатит. Мы же не обязаны отчитываться в наших секретных фондах. — Харгривз отодвинул в сторону бокал. И сказал: — На мой вкус, это «Шато-Тальбо» — урожая не семьдесят первого года.
— Меня самого поразило, Джон, что Дэвис отреагировал так быстро. Я же знал его вес и точно все вычислил: дал ему такую дозу, которая, по-моему, не могла быть смертельной. Видите ли, афлатоксин до сих пор ведь никогда еще не проверялся на человеке, и я хотел быть уверенным — на всякий случай, — что доза не будет чрезмерной. Наверно, печень у него уже была в плохом состоянии.
— А как вы ему это дали?
— Я зашел к нему выпить, и он предложил мне какое-то омерзительное виски под названием «Уайт Уокер». Дух у него был такой, что афлатоксина Дэвис не мог почувствовать.
— Могу лишь молиться, что вы не ошиблись и поймали нужную рыбу, — сказал сэр Джон Харгривз.
В весьма мрачном настроении Дэйнтри свернул на Сент-Джеймс-стрит, и, когда по дороге к себе проходил мимо «Уайта», кто-то окликнул его с порога. Оторвавшись от созерцания той помойки, где копошились его мысли, Дэйнтри поднял взгляд. Он явно знал этого человека, но сразу не мог вспомнить, как его зовут или хотя бы при каких обстоятельствах они встречались. Кажется, Боффин. Или Баффер?
— У вас нет с собой «Молтизерс», старина?
Тут Дэйнтри не без смущения вспомнил, где они встречались.
— Как насчет того, чтобы пообедать, полковник?
Баффи — это же не имя, а нелепица. Наверняка у этого малого есть другое, но Дэйнтри тогда так его и не узнал. Он сказал:
— Извините. Обед ждет меня дома. Это была ложь, но не вполне. До того как отправиться на Ганновер-сквер, Дэйнтри вынул из холодильника банку сардин, а кроме того, у него еще оставалось немного сыра и хлеба от вчерашнего обеда.
— В таком случае пошли выпьем. Обед дома всегда может подождать, — сказал Баффи, и Дэйнтри ничего не сумел придумать, чтобы отказаться.
Было еще рано, и в баре находилось, кроме них, всего двое. Они, видимо, достаточно хорошо знали Баффи, ибо встретили его безо всякого восторга. Но Баффи, видимо, это было безразлично. Он обвел рукой присутствующих, включая бармена, как бы представляя им Дэйнтри.
— Это полковник. — Оба посетителя из чистой вежливости буркнули что-то в адрес Дэйнтри. — Так и не узнал на этой охоте вашей фамилии, — заметил Баффи.
— А я так и не узнал вашей.
— Мы встречались, — пояснил Баффи, — у Харгривза. Полковник из этих ребяток «шито-крыто». Что-то вроде Джеймса Бонда.
Один из двоих сказал:
— Так никогда и не прочел ни одной книжки Иана [имеется в виду Иан Флеминг].
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94