— _Не было_ настоящих улик против Дэвиса.
Он чувствовал, что повинен в бездействии, — он, человек немолодой, приближающийся по возрасту к отставке… отставке от чего? Просто одно одиночество он сменит на другое. Ему захотелось вернуться назад, в дом священника в Суффолке. Захотелось пройти по длинной дорожке, заросшей травою и окаймленной лаврами, которые никогда не цвели, и войти в дом. Даже холл там был больше всей его квартиры. На вешалке слева висели в ряд шляпы, а справа в медной подставке стояли зонты. Он пересек холл и очень тихо открыл дверь, что была перед ним, — там на обтянутом ситцем диване сидели, держась за руки, его родители, так как думали, что они одни. «Подать мне в отставку, — спросил он их, — или подождать, пока возраст не выйдет?» Он прекрасно знал, что оба они ответят: «Нет»; отец ответит так, потому что капитан крейсера, где он служил, обладал в его глазах чем-то вроде божественного права королей, а значит, и командир сына лучше всех знает, как быть; ну а мать… она всегда говорила деревенской девчушке, не поладившей с хозяином: «Не спеши. Не так легко ведь найти другое место». Отец, бывший флотский капеллан, веривший в своего капитана и в Бога, дал бы сыну достойный христианина ответ, а мать дала бы совет практичный и жизненный. Сумеет ли он, выйдя сейчас в отставку, найти себе другую работу, удастся ли ему преуспеть в этом больше, чем прислуге в маленьком поселке, где они жили?
Полковник Дэйнтри вернулся в гостиную, продолжая держать грязную вилку в руке. Впервые за многие годы он знал номер телефона дочери — она прислала ему свою карточку после свадьбы. Это была теперь единственная нить, которая связывала его с ее повседневной жизнью. Быть может, удастся, подумал он, получить приглашение к ней на ужин. Сам он напрашиваться не станет, но если она предложит…
Голос, раздавшийся на другом конце провода, был ему незнаком. Он спросил:
— Это шесть-семь-три-десять-семьдесят пять?
— Да. Вам кого? — Голос принадлежал мужчине — незнакомому.
Дэйнтри растерялся и забыл все имена. Он ответил:
— Миссис Клаттер.
— У вас не тот номер.
— Извините. — Он повесил трубку. Конечно, надо было сказать: «То есть миссис Клаф», но было уже поздно. А незнакомец был, по-видимому, его зять.
— Ты не рассердился, что я не смогла пойти? — спросила Сара.
— Нет. Конечно нет. Я сам не смог — у меня была встреча с Мюллером.
— А я боялась, что не успею вернуться до того, как Сэм придет из школы. Он бы тогда спросил меня, где я была.
— Так или иначе, ему же надо будет когда-то об этом узнать.
— Да, но еще успеется. Там было много народу?
— Не так много, по словам Синтии. Конечно, был Уотсон, как глава сектора. Доктор Персивал. Шеф. Шеф хорошо поступил, что пошел. Ведь Дэвис не занимал такого уж большого положения в Фирме. Ну, и еще был кузен Дэвиса — Синтия считает, что это был кузен, потому что он пришпилил себе на рукав черную повязку.
— А что было после отпевания?
— Не знаю.
— Я хочу сказать — как поступили с телом?
— Ну, думаю, отвезли в Голдерс-Грин и сожгли. Эти вопросы решает семья.
— Кузен?
— Да.
— У нас в Африке похороны лучше устраивают, — сказала Сара.
— Ну, видишь ли… другие страны, другие обычаи.
— Ваша цивилизация считается ведь более древней.
— Да, но древние цивилизации не всегда отличаются глубоким уважением к смерти. В этом мы близки к римлянам.
Кэсл допил виски. И сказал:
— Пойду наверх, почитаю минут пять Сэму, а то он решит, что-то случилось.
— Поклянись, что ничего не скажешь ему, — сказала Сара.
— Ты что, мне не доверяешь?
— Конечно, доверяю, но…
Это «но» преследовало его, пока он поднимался по лестнице. Давно уже он жил с этими «но»: «Мы вам доверяем, но…» Дэйнтри, заглянувший к нему в чемоданчик, и тот незнакомец в Уотфорде, на чьей обязанности было удостовериться, что он пришел на свидание с Борисом один. Даже Борис. Кэсл подумал: «Настанет ли такой день, когда жизнь снова будет простой, как в детстве, когда я покончу со всеми этими „но“, когда все естественно будут доверять мне, как доверяет мне Сара… и Сэм?»
А Сэм дожидался Кэсла — лицо мальчика казалось особенно черным на белоснежной наволочке. Должно быть, ему сегодня сменили постельное белье, отчего контраст с кожей был еще более резким, чем в рекламе виски «Блэк-энд-Уайт» [название виски по-английски — «Черное и белое»].
— Как дела? — спросил Кэсл, потому что ничего другого как-то не пришло ему в голову, но Сэм не отвечал: у него были свои тайны.
— Что было в школе?
— Все в порядке.
— Какие были сегодня уроки?
— Арифметика.
— И как прошел урок?
— В порядке.
— А что еще было?
— Англосо…
— Английское сочинение. А с ним как?
— В порядке.
Кэсл понимал, что подходит время, когда он навсегда потеряет мальчика. Каждое его «в порядке» отдавалось в ухе Кэсла далеким взрывом, уничтожавшим очередной мостик между ними. Спроси он Сэма: «Ты что, не доверяешь мне?», тот, наверное, ответил бы: «Доверяю, но…»
— Почитать тебе?
— Да, пожалуйста.
— Что бы ты хотел?
— Ту книжку про сад.
На мгновение Кэсл растерялся. Он пробежал взглядом единственную полку, где между двумя фарфоровыми собаками, похожими на Буллера, стояли потрепанные книжки. Среди них были те, что он сам читал в детстве, а остальные подобрал для Сэма, так как Сара поздно взялась за чтение и детских книг, естественно, не читала. Кэсл снял с полки томик стихов, сохранившийся со времен его детства. Они с Сэмом не состояли ведь в кровном родстве, и не было никакой гарантии, что вкусы у них могут быть одинаковые, но Кэсл всегда надеялся, что книга тоже может перекинуть мостик между ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94