Да, он любит верховую езду, и она тоже. Все в движении - именно о такой жизни она и мечтает, когда вернется домой. Время от времени Стивен вставлял слова в духе старомодного вежливого интереса, чтобы поддержать ее рассказ. Оказалось, что он однажды декорировал какой-то зал по соседству с ними и знал фамилию одного семейства, знакомого Питеру - Уинстенли, кажется, - и это пробудило в ней громадное доверие.
- Это один из лучших друзей Питера, - сказала она, а эти двое сверкнули глазками друг на друга, как ящерицы язычками.
- Подходите, присоединяйтесь к нам, Вильям, - сказал Стивен, но только после того, как заметил, что я могу их слышать. - Вы знакомы с миссис Трэвис?
Как я мог отказаться сесть за их стол? Но присоединившись к ним, я становился как бы их союзником.
- Тот самый Вильям Гаррис? - спросила девушка. Это была фраза, которую я ненавидел, но даже и ее она преобразила своей аурой невинности. Ибо она обладала способностью делать все новым: Антиб стал открытием, а мы были первыми чужеземцами, которым предстояло это открытие. Когда она сказала: Конечно, я боюсь, что не прочитала толком ни одной вашей книги, - я услышал набившее оскомину замечание будто впервые; оно даже показалось мне доказательством ее искренности - я едва не написал: ее девственной искренности. - Вы, должно быть, знаете очень много о людях, - сказала она, и снова я услышал в этом банальном замечании мольбу - мольбу о помощи - против кого, против этих двоих или мужа, который в этот момент появился на террасе? У него был такой же, как и у нее, нервозный вид, с такими же тенями под глазами, так что посторонний, как я и упоминал, мог бы принять их за брата и сестру. Он заколебался на мгновенье, когда увидел всех нас вместе, и она позвала его: - Иди сюда и познакомься с этими чудесными людьми, дорогой. Похоже, что ему это не очень понравилось, но он угрюмо сел и спросил, не остыл ли кофе.
- Я закажу еще, дорогой. Они знают Уинстенли, а это тот самый Вильям Гаррис.
Он равнодушно взглянул на меня. Я думаю он вспоминал, не имею ли я отношение к костюмам из твида.
- Я слышал, что вы любите лошадей, - сказал Стивен, - может быть, вам и вашей жене захочется поехать с нами на ланч в Кань в субботу. Это завтра, не так ли? В Кане очень хороший ипподром...
- Я не знаю, - сказал он осторожно, глядя вопросительно на жену.
- Но дорогой, конечно, мы должны поехать. Тебе это понравится.
Его лицо внезапно прояснилось. Я полагаю, его смущали светские приличия: можно ли во время медового месяца принимать подобные приглашения. - Вы очень любезны, - сказал он, - мистер...
- Давайте сразу попроще. Я Стив, а это Тони.
- Меня зовут Питер, - сказал он мрачновато. - А это Пупи.
- Тони, ты повезешь Пупи в "спрайте", а мы с Питером поедем на автобусе (у меня создалось впечатление - думаю, и у Тони тоже, - что Стивен выиграл очко).
- Вы тоже поедете с нами, мистер Гаррис? - спросила девушка, называя меня по фамилии, словно хотела подчеркнуть разницу между ними и мною.
- Боюсь, не смогу. Мне нужно спешить с работой.
Я наблюдал в тот вечер с балкона их возвращение из Каня и, слыша, как они смеются вместе, я подумал: "Враг внутри крепости; теперь это только вопрос времени". Значительного времени, поскольку они действовали очень осторожно, эти двое. И речи быть не могло о быстром наскоке, который, я подозреваю, и был причиной синяка на Корсике.
4
У этих двоих вошло в обычай развлекать девушку во время ее одинокого завтрака до появления мужа. Я теперь никогда не садился за их стол, но обрывки разговора доносились до меня, и мне казалось, что она никогда уже не была такой веселой, как раньше. Даже чувство новизны ушло. Однажды я слышал, как она сказала: - Здесь совершенно нечего делать, - и меня поразило это весьма странное наблюдение, высказанное молодой женой во время медового месяца.
А затем однажды вечером я встретил ее в слезах около музея Гримальди. Я ходил за своими газетами и по укоренившейся привычке обошел вокруг площади Националь с обелиском, воздвигнутым в 1819 г. в честь - замечательный парадокс - лояльности Антиба к монархии и его сопротивления "чужеземным захватчикам", пытавшимся восстановить монархию. Затем по установившемуся порядку я пошел через рынок, старый порт и мимо ресторана Лу-Лу вверх по дороге, ведущей к собору и музею, и там, в серых вечерних сумерках, когда еще не зажглись фонари, я увидел ее плачущей под скалой замка.
Я слишком поздно заметил ее состояние, иначе я бы не сказал: - Добрый вечер, миссис Трэвис. - Она вздрогнула и, обернувшись, уронила носовой платок, а когда я поднял его, я обнаружил, что он мокрый от слез - это было все равно, что держать в руке маленького утонувшего зверька. Я сказал: Сожалею, - имея в виду, что не хотел ее напугать, но она поняла это совершенно иначе: - О, с моей стороны это глупо да и только. Это просто плохое настроение. У всякого может быть плохое настроение, правда?
- А где Питер?
- Он в музее со Стивом и Тони смотрит картины Пикассо. Я их совершенно не понимаю.
- Здесь нечего стыдиться. Их многие не понимают.
- Но Питер их тоже не понимает. Я знаю, что это так. Он только притворяется заинтересованным.
- Да, но...
- Но даже и не в этом дело. Я тоже немножко притворялась, чтобы сделать приятное Стиву. Питер же притворяется, чтобы избавиться от меня.
- Ну, вам все это кажется.
Точно в пять часов зажегся маяк, но было еще слишком светло, и его луч не был виден.
Я сказал: - Музей сейчас закроется.
- Проводите меня в отель.
- А вы не хотели бы подождать Питера?
- У меня смылись все духи, да? - спросила она с несчастным видом.
- Нет, слабый запах "Арпедж" сохранился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13