Ребята были независимые, ершистые, бунтующие против устоявшихся традиций и в основном несчастливые. Они происходили из самых разных семей: богатых, бедных и среднего класса. Тут были и черные, и белые, и евреи, и протестанты, даже несколько человек из совсем экзотических мест. Были и те, кому приходилось мотаться сюда из Бронкса. Как и у Джой, их сексуальное развитие опережало эмоциональное. Все они взрослели в шестидесятые годы и запутались в противоречивых веяниях этого времени, не понимая, чего ждет от них общество, бросая на ходу какие-то неясные установки.Тут Джой чувствовала себя увереннее, она уже не казалась себе «пропащей», замечая, что и другие испытывают трудности в поисках себя и своего места в жизни. Как раз в этот переломный период Джой и встретила Тэрри Бэсса.Они посещали одни и те же курсы. Вместе изучали историю кинематографии, от немых фильмов до самых современных, пытались разобраться в классике и знакомились с работой самых знаменитых студий.Кино стало их страстью и наслаждением. Эти ребята шестидесятых стали первым поколением «киноманов», впитавших всю информацию, впечатления, эмоции и образы с узенькой киноленты, с отражения на белом экране.Джой и Тэрри были энтузиастами кинематографа, оба считали себя «гражданами планеты», поэтому даже не удивились, что их судьбы схожи. Джой любила отца и гордилась им, но возмущалась матерью, а для Тэрри наоборот – отец был врагом, а мать – союзником. Кстати, отца Тэрри, крупного бизнесмена, называли в Восточной Пенсильвании и на западе Нью-Джерси Королем «шевроле». Правда, в отличие от Джой, которая бунтом отвечала на чувство дискомфорта, рожденное отсутствием взаимопонимания, Тэрри скрывал свои эмоции, все глубже замыкаясь в себе. После одного такого откровенного разговора они почувствовали доверие друг к другу и подружились. С каждым днем их симпатии углублялись, они знали, что другой не предаст, что можно поделиться любым своим «секретом», будь то личная обида или сокровенное желание. Из всего этого неизбежно следовало, что они вскоре станут любовниками.Это случилось пятого мая семидесятого года, на следующий день после убийства четверых студентов в штате Кентукки. Весь Нью-Йоркский университет бурлил, каждый из студентов чувствовал свою сопричастность. Убийство четверых студентов в Кентукки потрясло весь студенческий мир Америки. Слишком легко можно было представить, что это произошло бы где угодно, например в Манхэттене. Достаточно, чтобы среди полицейских оказался один, у кого палец постоянно на спусковом крючке, и чтобы он ненавидел хипповатый вид и длинные волосы.На следующий день студенты собрались на траурный митинг. Вечером они сошлись в аудитории, у каждого в руках горящая свеча. Вместо подсвечников в ход пошли банки из-под пива, пластиковые стаканчики, упаковки из-под бумажных салфеток – короче, все, что годилось для этой цели. Ребята стояли притихшие в темной аудитории, освещенной лишь сотнями огоньков от свечек, а президент Студенческого совета выступил с короткой простой речью о свободе, демократии, правде и праве иметь собственное мнение. Затем в зале воцарилась полная тишина, причем она возникла сама по себе, неожиданно и от этого казалась еще более величественной. Медленно, в полном молчании, сплоченные одним общим горем, студенты покидали аудиторию.Джой не хотелось возвращаться к себе. Сейчас она избегала одиночества. Увидев Тэрри в толпе студентов, она подошла к нему, и они вместе побрели по Шестой авеню.– И мы могли бы быть на их месте, – сказала Джой, прихлебывая кофе из толстой фаянсовой кружки. – Мы вполне могли бы быть покойниками. Если бы поехали в Кентукки.– Признаться, я считал, что слезоточивый газ в Чикаго – это предел, дальше они пойти не посмеют. Я думал, стрельбы не будет. Но оказывается, они могут запросто убить тебя, если ты с ними не согласен.
– Ты знаешь, я уже два года ни с кем не спала, – сказала Джой.Они допили кофе и теперь шли по Восьмой улице, а яркие огни рекламы и вывесок одновременно подбадривали их и угрожали им. Они шли молча, не касаясь друг друга, и Джой сама удивилась, почему вдруг сказала такое. Она никому этого не говорила, даже Иви. Последним в ее постели был Винстон – тот самый инструктор по водным лыжам с Барбадоса. И с тех пор секс отвратил ее. Она полагала, что это полное надувательство и обман – много обещаний и ничего взамен, вроде дешевых пластиковых игрушек, которые она заказывала в телевизионных коммерческих службах еще ребенком. Они были блестящими и в прекрасных упаковках, но тут же ломались, стоило только начать играть с ними. Вот и секс она восприняла как новую игрушку, новую одежду, новый оттенок губной помады – как то, что должно изменить ее жизнь: сделать лучше, интереснее, более волнующей. Но ничего не менялось. Только очередная надежда превращалась в прах.– Ну и что? Ничего особенного, если не хочется, – ответил Тэрри. – Я тебя понимаю.У него, как и у Джой, возникло странное отношение к сексу – будто его предали. Когда ему было семнадцать, он вдруг обнаружил, что лучший способ оказаться в чьей-нибудь постели – поучаствовать в марше мира или митинге протеста. Те же девчонки, что рьяно отстаивали амнистию, расовое равноправие или легализацию марихуаны, с таким же жаром отдавались сексу. После каждой забастовки, марша или демонстрации их участники разбивались на пары и пытались усовершенствовать мир путем половых упражнений. Через короткое время Тэрри не мог вспомнить, с кем он спал, а с кем еще нет. Он не знал ни их имен, ни прошлого, ни мыслей о будущем, а впрочем, какая, к черту, разница, если они все сливались воедино, в одну безликую девушку, кричащую лозунги, с прямыми длинными волосами и в джинсах в обтяжку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95