По желанию матери он всем говорил, что отец умер от обширного инфаркта, и проследил, чтобы нигде, даже в свидетельстве о смерти, не упоминалось о самоубийстве. Следуя предсмертной просьбе отца, Кирк во всем помогал матери и брату. Он отменил поездку в Европу, встретился с адвокатом отца и его душеприказчиком Биллом Уоррентом, занимался массой юридических и финансовых дел, которые матери в ее нынешнем состоянии были просто не под силу. Он старался успокоить мать, которая терзала себя тем, что не воспринимала серьезно угрозы мужа о самоубийстве; пытался внушить брату, что сделал все возможное, чтобы спасти отца. Но никто его не слушал. Мать обвиняла себя, Скотт обвинял его.
– Это все из-за тебя, – вслух или молча повторял Скотт.
Это случилось ярким июньским днем, через три недели после смерти отца. Кирк с матерью вышли к завтраку. Несмотря на происшедшее, Элисса настаивала, чтобы все в доме было, как прежде. Мэри возилась на кухне. Тосты лежали на серебряном блюде, стоящем рядом с серебряным кофейником. В маленьких фарфоровых вазочках были мед и мармелад. Только что выжатый апельсиновый сок был охлажден и налит в графин. Яичница разложена по трем тарелкам.
– Скотт! – в третий раз крикнула Элисса. – Твой завтрак стынет.
Она повернулась к Кирку и вздохнула.
– Со Скоттом вечно проблемы. Он ничего не ест, – сказала она ровным, бесцветным голосом, который у нее появился после смерти мужа. – Он худеет прямо на глазах.
– Пойду позову его, – сказал Кирк. Впоследствии он никогда не мог объяснить своего поведения, но какое-то предчувствие заставило его бегом подняться на второй этаж и без стука ворваться в комнату брата. Окно было открыто, и Кирк увидел Скотти на крыше. В руках у него был отцовский пистолет.
– Скотти! Не смей! – заорал Кирк, бросился к нему и обхватил его сзади.
– Оставь меня в покое! – закричал Скотт. В глазах его полыхал все тот же яростный огонь, что и тогда в лаборатории. Он попытался оттолкнуть Кирка. – К черту! Оставь меня в покое.
Братья схватились. Скотт был сильнее, но Кирк решительнее. Он видел, как умер отец, и помнил свою беспомощность. Он рывком завел руку Скотта за спину, заставив выпустить пистолет. Слышно было, как тот со стуком упал на землю. Братья продолжали бороться, балансируя на краю крыши.
– Я же сказал, оставь меня в покое! – Скотт попытался отбросить Кирка назад к окну.
– Ни за что! – Кирк не выпускал запястья Скотта. Он отказывался сдаваться, когда умер его отец, не сдастся и сейчас. – Ни за что!
Тяжело дыша, братья продолжали топтаться на крыше. Внезапно нога Кирка скользнула в водосточный желоб, хватка его моментально ослабла, и Скотт покатился по крыше, увлекая за собой брата. Кирк достиг земли первым, Скотт упал на него. Он отделался царапинами и сломанной рукой. Кирк остался жив, но в течение длительного времени он думал, что лучше бы умер. У него была сломана левая рука, ключица, несколько ребер. Он также вывихнул лодыжку, и, ко всему прочему, была опасность, что он ослепнет на левый глаз. Кирк упал на куст рододендрона, острые колючки которого превратили его лицо в кровавое месиво, повредили глаз и оставили глубокий шрам поперек брови. Кирк провел в больнице полгода, глаз едва удалось спасти.
– Я боялся ослепнуть, – признался он врачу, – и старался привыкнуть к этой мысли.
– Теперь ничего не надо бояться, – ласково сказал врач и улыбнулся, ожидая ответной улыбки. Но вместо нее увидел слезы.
Кирк не плакал с тех пор, как держал в руках мертвое тело отца. Слезы лились и лились, не останавливаясь. Отец умер, а глаз сохранился. Почему? Это несправедливо. Он с радостью бы отдал глаз в обмен на жизнь отца.
Он потерял и Скотта. Тот, вероятно, по-прежнему винил его в смерти отца и, наверное, поэтому ни разу не навестил в больнице. Он бы с наслаждением отдал глаз, лишь бы вернуть Скотта, старину Скотти, который был его лучшим другом, союзником, товарищем по играм, любимым братом.
У Кирка заживали раны, но болела душа – Скотт обвинял его не только в смерти отца, но и в покушении на свою жизнь, и где-то в глубине сознания Кирк знал, что брат был прав.
Если бы только тем летом он жил дома, если бы только можно было забыть тот момент в лаборатории, когда у него возникло желание убить брата.
Когда Кирка выписали из больницы, мать сказала ему, почему Скотт ни разу не появился у брата. Он находился в Ковингтоне, психиатрической лечебнице, расположенной в северной части штата Мичиган.
– Почему? – потрясенно воскликнул Кирк. Ему хотелось задать тысячу вопросов. Почему Скотт пытался убить себя? Возможны ли повторные попытки? Лучше ли ему? Увидит ли он когда-нибудь брата?
– Доктор говорит, что у него тяжелая депрессия. Он нуждается в лечении, – тихо сказала Элисса. Она жила теперь на транквилизаторах, но даже они были бессильны исцелить боль двух трагедий, случившихся тем летом.
– Как думает доктор, Скотт снова попытается это сделать? – спросил Кирк. Ему обязательно надо это знать. – Как он думает, мы еще увидим Скотта – прежнего, настоящего Скотта?
– Давай лучше не будем об этом, – взмолилась Элисса, и на глазах ее выступили слезы. Она теперь часто плакала. – Давай лучше поговорим о чем-нибудь приятном.
Летом 1953 года Кирк Арнольд потерял отца и брата. Это было лето вопросов – вопросов, которые неотступно преследовали его. С отцом и братом было явно что-то не в порядке. А с ним? Может, и он обречен повторить их судьбу? Может, и он обречен на самоубийство?
Другой вопрос был еще страшнее: повторится ли день, когда он снова захочет кого-нибудь убить? И окажется ли кто-нибудь рядом, чтобы его остановить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159