ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Или они еще более бесчестны и ведут торговлю со своими коллегами на таком условии: «Я проголосую за вашего ученика, если вы проголосуете за моего». И так сто раз в год. Как можем мы серьезно относиться к тому разврату, который царит в живописи и скульптуре?
Фантен увидел «Вакханку» и сказал:
– Держу пари, что Роден серьезно относится к Салону. Это ведь твое произведение, не правда ли, Роден?
– Да, – подтвердил Огюст.
– Внушительно, – сказал Фантен. – Для Салона?
– Возможно, – ответил Огюст.
Внимательно рассматривая «Вакханку», Далу заметил:
– Уж не надеешься ли ты продать ее, Роден? Кого она изображает?
– Мадонну, – предположил Фантен. – Или, может, Диану?
– Нет, что ты, – сказал Далу, – она слишком…
– Чувственная, разнузданная, – докончил Ренуар. – Посмотри только на эти острые груди, на эти напряженные жаждущие бедра. Они говорят сами за себя.
– Держитесь подальше, – посоветовал Далу. – А то она еще набросится на вас.
Огюсту хотелось куда-нибудь спрятаться.
– Это вакханка, – пояснил он.
– Вакханка? – недоверчиво переспросил Далу.
– Вакханка-Афродита, – сказал Ренуар. – Жизнь так и бьет в ней ключом. Что ни говорите, а в ней чувствуется радость бытия.
– Она непристойна, – сказал Далу.
Ренуар ответил:
– Ну а тебе-то что? Она ведь не твоя любовница.
– Я не о том, – сказал Далу. – Она слишком громоздка, слишком необузданна.
Огюст разозлился:
– Мне осточертели эти глупенькие Венеры в стиле Буше, Дианы в стиле Гудона. Гудон создал хорошие портретные бюсты, но его Дианы безжизненны. И почему обнаженная натура должна быть всегда красивой? Почему я не могу сделать вакханку страстной, а не просто глупой и невыразительной?
– Эту вещь Салон никогда не примет, – заметил Далу.
– О единственный и неповторимый Салон, – отозвался Огюст. – Если бы только можно было продавать свои вещи где-нибудь еще.
Ренуар прикоснулся к «Вакханке» и сказал:
– Если вам хочется потрогать или погладить статую или женщину на картине, значит, она живая.
– Но где же приличия? – воскликнул Далу. Ренуар улыбнулся и ответил:
– Господи, Далу, да какое это имеет значение? У тебя что, шоры на глазах? Разве ты не умеешь чувствовать? – Он красноречивым жестом указал на «Вакханку». – Человек, который так умеет передавать форму бедер и грудей, наверняка наделен талантом. А ты все видишь шиворот-навыворот.
– Я вижу то, что мне следует видеть, – ответил Далу. – Я предпочитаю, чтобы в моих работах было больше вкуса.
Ренуар возмутился:
– Да разве скульптура чего стоит, если к ней не хочется прикоснуться? Особенно если это статуя обнаженной женщины. А ты предпочитаешь напыщенные пародии на античность. Ты решил стать модным скульптором, делать портреты светских красавиц и прилизанные ню, словом, как сказал Дега, заниматься скульптурным блудом. Чтобы носить шелковый цилиндр и пальто на меху, разгуливать с тросточкой и в желтых перчатках, а на всех нас, кому меньше повезло, смотреть с презрением.
– Салон принял мою работу, – гордо заявил Далу.
– Вот именно, – сказал Ренуар. – Твое самолюбование не имеет предела.
Далу побледнел. Казалось, Далу сейчас бросится на Ренуара. Но вместо этого Далу повернулся к Моне и сказал:
– Если ты действительно близкий друг мосье Ренуара, каковым себя считаешь, ты должен оказать ему услугу и посоветовать бросить живопись. Ты же видишь, что у него нет никакой надежды на успех.
Моне пожал плечами:
– Да все, кто хотят творить, – безумцы. – Он взял в руки голову «Миньон». – Мне она нравится. У нее красивое, волевое крестьянское лицо.
Далу, желая показать, что и он может быть справедливым, взглянул на «Миньон» и похвалил:
– Это уже лучше. Тут чувствуется реализм. И почему ты, Роден, тратишь время на монументальные произведения, которые никому не нужны, когда мог бы делать вот такие наивные, очаровательные головки? И где ты только выискал такую натурщицу? На танцульке, что ли? Или на цветочном рынке? А может, на панели? Или в каком-нибудь «приюте любви»?
– Какая тебе разница, – ответил Огюст. Далу сказал:
– Она не похожа на профессиональную натурщицу. Это что, твоя любовь?
Огюст молчал.
– Хорошенькая, – продолжал Далу. – Не какая-нибудь тощая прачка или замухрышка-мидинетка. У нее красивое лицо. Сестра?
– Моя сестра умерла.
– Может, у тебя есть сводная? Ты вроде говорил.
– Эта девушка мне не родственница.
– Чего прятать ее от нас? Она очень хорошенькая.
Фантен оборвал его:
– Перестань, Далу. Нечего завидовать. А лицо и верно прекрасное.
– Точно, – подтвердил Ренуар. – Можно, я ее понесу?
Огюст кивнул.
Они принялись складывать на повозку вещи, и Далу с Фантеном обнаружили «Человека со сломанным носом». Далу он сразу не понравился, Фантен восхитился, а Дега усмехнулся.
– Право, не знаю, Роден, – сказал Дега, – умеешь ли ты замечать прекрасное, но на уродливое у тебя просто талант. Это же гротеск.
– Именно таково было мнение Салона, – ответил Огюст. – Его отвергли.
Дега пожал плечами:
– Это понятно. Он противоречит общепринятым нормам.
Фантен ощупал «Человека со сломанным носом», восхищаясь грубой моделировкой и особенно носом, и опросил:
– Можно мне его нести? Огюст колебался.
– Ты мне не доверяешь? – удивился Фантен. – Или хочешь, чтобы его взял Далу?
– Тебе я доверяю. А Далу нет, – коротко ответил Огюст.
Они уже почти закончили укладывать вещи, когда обнаружили бюст отца Эймара. Ободренный интересом Фантена и Ренуара, Огюст пояснил, что сделал эту голову в монастыре.
– Да это выдающаяся вещь! – сказал Фантен. – Почему ты ее не выставишь?
– Где? Салон отверг «Человека со сломанным носом», а он лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215
Фантен увидел «Вакханку» и сказал:
– Держу пари, что Роден серьезно относится к Салону. Это ведь твое произведение, не правда ли, Роден?
– Да, – подтвердил Огюст.
– Внушительно, – сказал Фантен. – Для Салона?
– Возможно, – ответил Огюст.
Внимательно рассматривая «Вакханку», Далу заметил:
– Уж не надеешься ли ты продать ее, Роден? Кого она изображает?
– Мадонну, – предположил Фантен. – Или, может, Диану?
– Нет, что ты, – сказал Далу, – она слишком…
– Чувственная, разнузданная, – докончил Ренуар. – Посмотри только на эти острые груди, на эти напряженные жаждущие бедра. Они говорят сами за себя.
– Держитесь подальше, – посоветовал Далу. – А то она еще набросится на вас.
Огюсту хотелось куда-нибудь спрятаться.
– Это вакханка, – пояснил он.
– Вакханка? – недоверчиво переспросил Далу.
– Вакханка-Афродита, – сказал Ренуар. – Жизнь так и бьет в ней ключом. Что ни говорите, а в ней чувствуется радость бытия.
– Она непристойна, – сказал Далу.
Ренуар ответил:
– Ну а тебе-то что? Она ведь не твоя любовница.
– Я не о том, – сказал Далу. – Она слишком громоздка, слишком необузданна.
Огюст разозлился:
– Мне осточертели эти глупенькие Венеры в стиле Буше, Дианы в стиле Гудона. Гудон создал хорошие портретные бюсты, но его Дианы безжизненны. И почему обнаженная натура должна быть всегда красивой? Почему я не могу сделать вакханку страстной, а не просто глупой и невыразительной?
– Эту вещь Салон никогда не примет, – заметил Далу.
– О единственный и неповторимый Салон, – отозвался Огюст. – Если бы только можно было продавать свои вещи где-нибудь еще.
Ренуар прикоснулся к «Вакханке» и сказал:
– Если вам хочется потрогать или погладить статую или женщину на картине, значит, она живая.
– Но где же приличия? – воскликнул Далу. Ренуар улыбнулся и ответил:
– Господи, Далу, да какое это имеет значение? У тебя что, шоры на глазах? Разве ты не умеешь чувствовать? – Он красноречивым жестом указал на «Вакханку». – Человек, который так умеет передавать форму бедер и грудей, наверняка наделен талантом. А ты все видишь шиворот-навыворот.
– Я вижу то, что мне следует видеть, – ответил Далу. – Я предпочитаю, чтобы в моих работах было больше вкуса.
Ренуар возмутился:
– Да разве скульптура чего стоит, если к ней не хочется прикоснуться? Особенно если это статуя обнаженной женщины. А ты предпочитаешь напыщенные пародии на античность. Ты решил стать модным скульптором, делать портреты светских красавиц и прилизанные ню, словом, как сказал Дега, заниматься скульптурным блудом. Чтобы носить шелковый цилиндр и пальто на меху, разгуливать с тросточкой и в желтых перчатках, а на всех нас, кому меньше повезло, смотреть с презрением.
– Салон принял мою работу, – гордо заявил Далу.
– Вот именно, – сказал Ренуар. – Твое самолюбование не имеет предела.
Далу побледнел. Казалось, Далу сейчас бросится на Ренуара. Но вместо этого Далу повернулся к Моне и сказал:
– Если ты действительно близкий друг мосье Ренуара, каковым себя считаешь, ты должен оказать ему услугу и посоветовать бросить живопись. Ты же видишь, что у него нет никакой надежды на успех.
Моне пожал плечами:
– Да все, кто хотят творить, – безумцы. – Он взял в руки голову «Миньон». – Мне она нравится. У нее красивое, волевое крестьянское лицо.
Далу, желая показать, что и он может быть справедливым, взглянул на «Миньон» и похвалил:
– Это уже лучше. Тут чувствуется реализм. И почему ты, Роден, тратишь время на монументальные произведения, которые никому не нужны, когда мог бы делать вот такие наивные, очаровательные головки? И где ты только выискал такую натурщицу? На танцульке, что ли? Или на цветочном рынке? А может, на панели? Или в каком-нибудь «приюте любви»?
– Какая тебе разница, – ответил Огюст. Далу сказал:
– Она не похожа на профессиональную натурщицу. Это что, твоя любовь?
Огюст молчал.
– Хорошенькая, – продолжал Далу. – Не какая-нибудь тощая прачка или замухрышка-мидинетка. У нее красивое лицо. Сестра?
– Моя сестра умерла.
– Может, у тебя есть сводная? Ты вроде говорил.
– Эта девушка мне не родственница.
– Чего прятать ее от нас? Она очень хорошенькая.
Фантен оборвал его:
– Перестань, Далу. Нечего завидовать. А лицо и верно прекрасное.
– Точно, – подтвердил Ренуар. – Можно, я ее понесу?
Огюст кивнул.
Они принялись складывать на повозку вещи, и Далу с Фантеном обнаружили «Человека со сломанным носом». Далу он сразу не понравился, Фантен восхитился, а Дега усмехнулся.
– Право, не знаю, Роден, – сказал Дега, – умеешь ли ты замечать прекрасное, но на уродливое у тебя просто талант. Это же гротеск.
– Именно таково было мнение Салона, – ответил Огюст. – Его отвергли.
Дега пожал плечами:
– Это понятно. Он противоречит общепринятым нормам.
Фантен ощупал «Человека со сломанным носом», восхищаясь грубой моделировкой и особенно носом, и опросил:
– Можно мне его нести? Огюст колебался.
– Ты мне не доверяешь? – удивился Фантен. – Или хочешь, чтобы его взял Далу?
– Тебе я доверяю. А Далу нет, – коротко ответил Огюст.
Они уже почти закончили укладывать вещи, когда обнаружили бюст отца Эймара. Ободренный интересом Фантена и Ренуара, Огюст пояснил, что сделал эту голову в монастыре.
– Да это выдающаяся вещь! – сказал Фантен. – Почему ты ее не выставишь?
– Где? Салон отверг «Человека со сломанным носом», а он лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215