Властная, умная, деловая, любвеобильная (по отношению к своим фаворитам) Екатерина II холодно относилась к своему сыну, отца которого, Петра III, убили по её решению.
42 года Павел жил в тени своей величественной матери, отстранённый от власти, опутанный сетями интриг и сплетен, опасаясь шпионов и предателей. В детстве он не выказывал дурных наклонностей. Образование он получил неплохое, был начитан, грезил романтикой рыцарства и в европейских домах, которые посещал во время путешествий, слыл русским принцем Гамлетом.
В Брюсселе он, великий князь, рассказал своим собеседникам о загадочном происшествии с ним в Петербурге.
Ночью он в сопровождении двух слуг и князя Куракина вышел пройтись по улицам в лунном свете. Возле него слева появился закутанный в плащ незнакомец, от которого веяло холодом; его не видели спутники Павла. Через некоторое время незнакомец глухо и грустно произнёс:
— Павел, бедный Павел, бедный князь!
— Кто ты, что желаешь?
— Бедный Павел! Кто я? Я тот, кто принимает участие. Чего я желаю? Я желаю, чтобы ты не особенно привязывался к этому миру, потому что ты не останешься в нём долго. Живи, как следует, если желаешь умереть спокойно, и не призирай укоров совести: это величайшая мука для великой души.
Когда они прошли к площади невдалеке от здания Сената, незнакомец показал на одно место:
— Павел, прощай. Ты меня снова увидишь здесь и ещё в другом месте.
Только теперь Павел, рассмотрев его лицо, понял, что это — его прадед Пётр Великий. А на указанном месте Екатерина II решила воздвигнуть памятник Петру I.
Было ли это наяву или привиделось нервному великому князю? Куракин уверял, что это был сон. А Павлу нравилось пребывать в образе принца Гамлета, которому суждено отомстить за смерть отца и за свои мнимые и реальные унижения.
Однажды за обедом у государыни Екатерины при общем оживлённом споре Павел Петрович отмалчивался. Мать, желая вовлечь его в разговор, спросила, какого мнения он придерживается.
— Я согласен с графом Зубовым, — ответил он.
— А разве я сказал какую-то глупость? — сострил Зубов.
Как только умерла его мать в 1796 году, взойдя на престол, Павел I принялся за радикальные реформы. Обычно считается, что делал он их из ненависти к матери, желая наконец-то поступать ей наперекор. Однако причины были не столь глупы. Царствование Екатерины II было не только славным, но и расточительным (её многочисленные фавориты и их приспешники нещадно обкрадывали казну), тяжким для крестьян, что выразилось в восстании под предводительством Емельяна Пугачёва.
Беда была лишь в том, что слишком многие реформы императора были непродуманными, непоследовательными, а то и нелепыми. Он мог проявлять ум и благородство, но чаще отдавал сумасбродные распоряжения, был груб, гневлив и заносчив. Желая уравнивать в правах все сословия, ввёл телесные наказания для дворян. Порой офицеров пороли на глазах солдат.
«Что сделали якобинцы в отношении к республикам, — писал Н.М. Карамзин, — то Павел сделал в отношении к самодержавию: заставил ненавидеть злоупотребления оного… Он хотел быть Иоанном IV; но россияне уже имели Екатерину II, знали, что государь не менее подданных должен исполнять свои святые обязанности, коих нарушение… низвергает народ со степени гражданственности в хаос частного естественного права».
С годами он становился всё более мрачным, подозрительным, деспотичным. На него особенно сильно подействовала революция во Франции. Ему стали повсюду мерещиться якобинцы, ниспровергатели тронов и царей. Идеалом императора Павел I считал Фридриха Великого, а прусскую армию — лучшей в мире. Под этот образец он стал перекраивать и муштровать русских солдат и офицеров.
Александр Суворов отозвался на эти новшества, по своему обыкновению, не в бровь, а в глаз: «Я, милостью Божиею, баталий не проигрывал. Русские пруссаков всегда бивали, что же тут перенять». «Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, я не немец, а природный русак». За эти слова он был разжалован и отправлен в ссылку.
Суворов говаривал, что у него семь ран, из коих две получены на войне, а пять — при дворе. Ему горько было наблюдать, как император возвышает никчёмных людей. По странной прихоти, например, Павел I назначил своего лакея Кутайсова обер-шталмейстером, сделав графом.
Когда Суворов с Кутайсовым однажды шли по коридору Зимнего дворца, им навстречу попался истопник. Суворов стал кланяться ему в пояс.
— Что вы делаете, князь, — сказал Кутайсов. — Это же истопник.
— Помилуй Бог, — отвечал Суворов, — ты граф, а при милости царской и не узнаешь, каким этот будет вельможей. Надобно его задобрить наперёд.
…Причуды Павла I были многочисленны и подчас нелепы. Вот что писал Н.И. Греч в «Записках о моей жизни»:
Жесточайшую войну объявил император круглым шляпам, оставив их только при крестьянском и купеческом костюме. И дети носили треугольные шляпы, косы, пукли, башмаки с пряжками. Это, конечно, безделицы, но они терзали и раздражали людей больше всякого притеснения. Обременительно ещё было предписание едущим в карете, при встрече особ императорской фамилии, останавливаться и выходить из кареты. Частенько дамы принуждены были ступать прямо в грязь. В случае неисполнения, карету и лошадей отбирали в казну, а лакеев, кучеров, форейторов, наказав телесно, отдавали в солдаты. К стыду тогдашних придворных и сановников, должно признать, что они при исполнении, не смягчали, а усиливали требования и наказания.
Однажды император, стоя у окна, увидел идущего мимо Зимнего дворца и сказал, без всякого умысла или приказания:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21