Работящи, но скупы и бережливы - старой плошки и то не выбросят. Вера там еретическая, суть названием аглицкая, и с папой римским они до сих пор на ножах. Канцлером там сейчас Джоний Майджур ерл Герифордийский. Союз у аглицких немцев с Бельгией, Голландией, Данией, Норвегией и с немецкими землями, где процветает луторова ересь. Как ушли года два тому наши стрельцы из Берлина, они уж тут как тут. Да и со скотландийцами они ныне примирились, и королевич аглицкий Чарлзий, прогнавши прынцессу Дианку за блуд и непотребство, со скотландийской герцогыней венчался. Флот корабельный у аглицких немцев изрядный, много кораблей строят купцы, да и королевские люди тоже. Ходят те корабли через Море-Акиян к Атлантидии и Арапии. Хотят впредь ходить и к нам - в Петроград и Архангельск, и дабы мы им разрешили лес валить как встарь, а также поташ, воск, пушнину и иное зелье вывозить. А еще хотят по Волге торговать беспошлинно с Персиянской землей и дальше с Индией. Но по сухопутью они воевать не охочи, войско у них числом мало, и говорят, король гишпанский их в 7490 году от Сотворения Мира побил при Сантьяго-де-Компостела".
Из "Меморандумия дьяка Посольского Приказу Евгеньки, Примакова сына, что был послан в Страну Аглицкую с малым посольством, им же самим написанного и сочиненного".
По пути Шварну Володимеровичу попадалось все больше деревень со смешанным населением: чехи, поляки, уже много немцев в шляпах особого фасона с большим козырьком. В придорожной таверне, сидя за кружкой пива с ломтем хлеба и куском сыра, он рассматривал прибитые к стене гравюры в деревянных рамках - "Идеальная женщина" и "Идеальный мужчина", а пониже кто-то по-немецки грубо накорябал стихотворение, начинающееся словами:
Черт жениться захотел,
Даже бабу присмотрел...
Тут некто стал громко на латыни ругать всех историков вообще и доказывать, что вся древняя история - одна сплошная выдумка, и не было никогда ни древних римлян, ни древних греков, а египетские пирамиды выдумка еретиков-герметиков. Вряд ли кто из присутствующих, кроме Шварна Володимеровича, мог понять, о чем он говорит, но тем более все удивились, когда наш путник тоже на латыни стал ему возражать. Хозяин харчевни решил, что здесь богословский спор двух студентов, и послал мальчишку сбегать за священником в соседнюю церковь, дабы тот рассудил их и заодно рассказал всем завсегдатаям, в чем собственно дело. А Шварн Володимерович - бакалавр свободных искусств Краковского университета - едва не сцепился с неучем по-настоящему:
"Если ты не в состоянии понять что-либо, это не значит вовсе, что этого не могло быть. Ignorantia juris neminem excusat!"
"Ei incumbit probalto, qui dicut, non qui negat!"
"Очевидное не нуждается в доказательствах!" "Все эти доказательства - licentia poetica!" "Браво, а на каком языке ты опровергаешь?" "Латынь придумали священники!" "А что же было, если ничего не было? Natura non facit saltus!" "Ничего не доказывает тот, кто доказывает слишком много". "Да через пятьсот лет..." "Что ж ты замолчал?" "Священник пришел. Если не хочешь, чтобы тебя сожгли на костре как еретика, замолчи и ты". Неуч повиновался, и когда благообразный тучный священник стал увещевать их не смущать простых поселян словоизвержениями на непонятной латыни, Шварн Володимерович отвечал, что они со старым университетским приятелем заспорили о достоинствах поэмы Тита Лукреция Кара "О природе вещей" и даже на память прочел стишок на латыни:
Ветер, во-первых, неистово волны бичует...
Вечером скоморох Сашка Щигалев оказался в роскошный палатах пред светлыми очами Ксении Анатольевны. Он вовсе не собирался сюда приходить, но когда он шел по питерской улочке, смертельно уставший после трудового дня в их с сотоварищами общем балаганчике под вывеской "Король и шут", где они развлекали завсегдатаев плясками и песнями, а иной раз рассказывали страшные сказки, - когда он, смертельно усталый, шел по улице, протянувшейся вдоль берега моря, в сторону Стрельны, где его ждала возлюбленная - купеческая дочка с атласной русой косой - в этот самый миг к нему подъехали два стремянных в дорогих кафтанах и вначале любезно пригласили следовать за ними. - Куда?-не понял Сашка. - Боярышня тебя сегодня видела. Хочет, что б ты ей спел, да и сплясал. - Не буду я... - Ты что - белены объелся? Ты кто есть? Ничтожнейший человечишка... А она - боярышня. Ущучил? Ты эт, смотри, будет тебе за непослушание! Улестишь ее - она тебе даст куль червонцев. - В каком смысле улесчу? - А может и в том самом. Их - бояр сам бес не разберет, что им нужно! Садись позади меня. И вот скоморох Сашка Щигалев, вместо того, чтобы пить вкуснейший сбитень с бубликами и малиной у своей возлюбленной, был привезен в Большой Дворец, который как-то сам собой перешел во владение Ксении Анатольевны после смерти батюшки. Он, смущенный и понурый, предстал перед хозяйкой, которая восседала в креслах - пальцы унизаны дорогими перстнями - и лакомилась заморскими фисташками с мальвазией. Ксения Анатольевна рассмотрела скомороха и сказала: - Спой что-нибудь. Сашку всего перекосоротило, но он почти прокричал песню, которая очень хорошо отражала его душевное состояние:
Скрыть печаль свою стараясь, Палач нахмурил лоб сердито, Hо трактирщик понял: "Сердце палача разбито..."
"Hе привык таким я здесь Тебя, приятель, видеть. Что стряслось, скажи мне? Клянусь, лишь дьявол мог тебя обидеть".
"Пра.во..судию я верил, но теперь в нём нет мне места Умерла моя подруга детства..." (Палача невеста...)
"От меня она скрывала Свои жуткие мученья, Толпа вокруг кричала Им хотелось развлеченья.
Жизнь - игра со смертью, Где святость - там и грех, И бил её я плетью, Хотя считал её я лучше всех".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11