Все вышеизложенное в жизнь немедленно провести через Военное Министерство и Военно-Промышленный Совет.
15 января 1820 г. Фонтенбло».


7

В двенадцать часов дня Фуранже подал первый сигнал к началу атаки.
Ободранные, вертлявые мальчуганы обклеили стены разноцветными афишами. Но разве может такая мелочь прервать легкомысленный маршрут настоящего парижанина? Афишки?… Ну кто не знает, что им нельзя верить, что они…
Улицы оставались такими же, как всегда, немного суетливыми, с дремлющими на козлах кучерами, с неизменными продавцами жареных каштанов, с прохладными кафе и песенкой о «Колесной лошадке».
Но вот все стали внимательно прислушиваться.
Да… да… Теперь совершенно ясно слышался какой-то странный, незнакомый шум. Он быстро приближался к центру города, становился все настойчивей и громче, заставлял прохожих останавливаться небольшими группами, удивленно перешептываться и наконец наполнил улицы необычайным грохотом.
Парижане забыли очаровательного Такэна.
Вдоль тротуаров двигалось карнавальное шествие. В пестряди театральных костюмов мелькали знакомые по газетным карикатурам, парадам и фотографиям фигуры государственных деятелей, сделанные из папье-маше, и тогда улицы пузырились веселым хохотом. На каждом углу появились передвижные трибуны, и с них комично одетые люди до хрипоты надрывно кричали одно и то же:
– Все на улицу Равенства! Граждане, запомните: улица Равенства, десять! Открытие ровно в семь часов! Все на улицу Равенства!


* * *

– Валентино… Внизу слишком тихо…
– Я послал все шумовые оркестры… больше нет…
– Значит, их было мало!.. Зарезали! Испортили! Валентино, понимаешь, нужно оглушить, оглушить!.. А там тихо… тихо… зарезали!
– Да ты пойди на улицу и послушай… У меня самого разбухла голова от дьявольского шума.
– Это хорошо!.. Хорошо!.. Валентино, а здание готово?
– Я тебе сто раз говорил, что все готово.
– Ну иди туда!.. Скоро откроем. Я сейчас сам приду… только, дорогой Валентино, умоляю, чтобы все было…
Фуранже остался один в притихшей мастерской. Он доволен, он знает – сейчас только один человек вот здесь, в этой пустой грязной мастерской, напевает «Колесную лошадку», забытую так скоро неблагодарным Парижем.


УЛИЦА РАВЕНСТВА, 10! УЛИЦА РАВЕНСТВА, 10!
УЛИЦА РАВЕНСТВА, 10!
НАЧАЛО В 7!
ГРАЖДАНЕ!
РОВНО!
7!

Вечером к темному небу от взбесившегося города поднимались одна за другой юркие ракеты и там расцветали прихотливым цветением, осыпая лепестки на крыши. Вечером вдоль домов карабкались цветные транспаранты, глазея пылающими буквами в окна, добивая замученного обывателя ненавистным:


УЛИЦА РАВЕНСТВА!
РОВНО В 7 ЧАСОВ!
ГРАЖДАНЕ!

8

Париж был побежден…
Император наградил Фуранже орденом Почетного легиона и особым указом назначил заведующим имперским Отделом художественной рекламы.
Графу Сен-Симону опять не повезло: его подробный доклад о раскрытии опасного заговора был возвращен обратно со следующей резолюцией: «Заговор держите про запас. Теперь Франция занята рулеткой. Не будем ей мешать развлекаться».
Казино на улице Равенства, любимое детище Фуранже, спасло империю от позорного банкротства, а министра финансов от неизбежной отставки; и министр никогда не забывал, при встрече с художественной рекламой, нежно произнести:
– Дорогой Фуранже, вы были правы. Ваше казино – золотое дно!
На что Фуранже, любезно поклонившись, неизменно отвечал:
– Это идея князя Ватерлоо, мы только скромные исполнители.

Влад осторожно поднимался вверх, держась за шаткие перила.
…Все идет отлично. Сен-Симон ничего не подозревает. Сегодня нужно с Жаном выяснить несколько мелочей… Фу, какая крутая лестница… Не забыть бы узнать, что это за птица адвокат Керено… С такими все время начеку… Теперь, кажется, скоро… Да… Вот квартира художника… А вдруг Жана нет дома?!. Нет, в это время он всегда в своей голубятне… Там, наверно, и Батист… Это было бы хорошо…
Наконец узкий коридор. Влад ощупью пробирается вперед, отсчитывая шаги… Знает: прямо – десять, направо – восемь и первая дверь – комната Жана. Вдруг совсем близко веселый смех, прерванный поцелуем.
– Постой, постой, Мари… Я закрою дверь…
Влад бросился в сторону и прижался к стене.
Еще раз метнулся женский смех, потом хлопнула дверь, и мимо Влада, чуть-чуть не задев его, прошли двое… Они шли, тесно обнявшись, и каждый свой шаг отмеряли поцелуем. В один из перерывов сладостного занятия знакомый голос прошелестел:
– Ты меня любишь?
– Да, Жан… Тебя одного…
– Моя маленькая Ма…
И опять долгий поцелуй.
Уже перестали недовольно поскрипывать перила, уже где-то далеко, далеко внизу булькал легкомысленный мотив любовного дуэта, а Влад все еще стоял, прижавшись к холодной стене, прикусив непокорные губы, которые опять вспомнили, как произносится это единственное слово – любовь, вспомнили последние прикосновения и терпкий вкус тяжелой женской слезы.

9

– Нет, нет, князь! Только не сегодня… сегодня я никак не могу.
– Но…
– Завтра… завтра…
– Приказ нашему флоту немедленно выступить к английским берегам.
– Английским берегам?… Так… сегодня… хорошо… Давайте.
– Кстати, позвольте вас, сир, поздравить.
– Благодарю… Благодарю… – на всякий случай бормочет растерявшийся Наполеон.
– Вы, конечно, помните это маленькое событие?
– О, да, да, – чувствуя страшную неловкость, проговорил Наполеон, – но ведь это, князь, такие пустяки, такие пустяки, что, право, не стоило и…
– Но все-таки.
Князь ушел… В саду шелестят деревья заплатанными, закоптелыми в пороховом дыму знаменами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49