он поднял босую ногу и последним отчаянным усилием придавил отвратительную скользкую спину врага.
Расколовшись надвое, выпав из бреда, вошь открыла Роману внезапный темный провал, и Роман, цепляясь за края кровати, сорвался вниз, с высоты 41° в прохладную и освежающую пустоту.
Человек в белом сказал:
– Ну, теперь хорошо… Выживет.
В больнице Роман познакомился с главным инженером одного из уральских заводов, и тот уговорил его остаться работать на Урале. Это представлялось лучшим выходом – Роман был без денег и, главное, без социального положения.
Романа смешила мысль о том, что он, помещик, бездельник, рантье – и владычинская орловская усадьба осталась стоять без хозяина до того времени, пока не пришли бородатые мужики с энергичным, горластым фронтовиком во главе и, вызвав управителя, доложили тому, что «общество, значит, господские поля решило поделить, потому как земля – наша, и протчее…».
И 10 июня 1918 года в городе Екатеринбурге (ныне Свердловск) в доме № 9 по улице Гоголя у Гиршгорна снял комнату техник Верх-Исетского завода Роман Владычин.

4

31 мая 1918 года Челябинск был внезапно захвачен чехами.
Сначала не поняли как и почему. На самом деле, трудно было уяснить, почему из чешских эшелонов, ожидавших третьих звонков для отправления дальше на Восток, повыскакивали вдруг солдаты, прошли в комендатуру станции и арестовали всех там находившихся. Так же просто небольшими отрядами в городе были захвачены казармы, и никто сразу не понял, зачем это все. К вечеру появились приказы:


«Ко всем честным гражданам:
Наши доблестные друзья – чехо-словаки… иго комиссаров… взяв в руки оружие… Все на фронт…»


На Екатеринбург! На Екатеринбург! Ближе к Москве… Колокольный звон сорока сороков, салюты, благословение народа… И бело-зеленые сибирские освободители повалили на север.
Вперед! Вперед! Вперед! Впереди – Екатеринбург. В Екатеринбурге есть дом на углу Вознесенского проспекта и переулка того же названия… Ипатьевский двухэтажный дом принадлежал Ипатьеву, екатеринбургскому подрядчику, и теперь в этом доме, окруженном высоким, наспех сколоченным дощатым забором, будками часовых-красноармейцев, заточен самодержец всея Руси, его императорское величество государь император Николай II. Вперед, солдаты! Вперед, на Екатеринбург! Этот дом должен стать вторым Ипатьевским монастырем. Вперед, солдаты. Не обращайте внимания на каламбуры истории – вперед на Екатеринбург.
Пусть смяты красные. Пусть пали Кыштым и Касли, пусть из Уфалея, через оставляемый Екатеринбург, промчались последние отряды дальше на север, пусть это тяжелая неизбежность, но отступавшие обещали:
«Мы скоро вернемся-а!…»
И они вернулись через год.
И постановление о расстреле Николая Романова и его семьи, и несколько револьверных выстрелов, заглушённых шумом автомобильного мотора, – разве это не слишком запоздалое эхо залпов 9 января и Ленской бойни?
И.один обугленный палец и несколько драгоценностей в куче пепла, где-то на торфяном болотце, – разве это не достаточно суровое завершение трехсотлетнего траурного шествия «Ипатьевский монастырь – Ипатьевский дом»?
Вперед, солдаты! Вперед – на Пермь! Не обращайте внимания на злые каламбуры истории, вы в них все равно ни черта не понимаете…
Вперед за эту, как ее там, единую, неделимую, скажем. Вперед…
Год прошел…
Белые – на излете.

5

Мы привыкли, что почти каждый вечер Роман в своей полупустой комнате корпел над чертежным столом.
В это время вступ к Роману был закрыт и все наши попытки товарищеского общения безжалостно и энергично пресекались; на наши возмущенные протесты и демонстративную навязчивость Роман, с завидным лаконизмом, неизменно отвечал:
– Все равно ничего в этом не понимаете…
Вначале мы обижались, но потом привыкли и примирились со своей участью «лирических профанов»… В такие вечера мы, отвергнутые, собирались у Келлера или у Липатова для несложного дружеского времяпрепровождения.
Однажды Гиршгорн пришел взволнованный и рассказал, что Романа только что арестовали агенты контрразведки. Они перерыли чертежи Романа, его бумаги, его вещи в поисках большевистских прокламаций, инструкций какого-то фантастического Повстанческого Совета и хотя ничего не нашли – все же повели с собой нашего друга.

Этот день начался грозой. Роман вскарабкался под потолок, но нет, сквозь маленькое решетчатое окно в глаза Романа смотрело веселое безоблачное небо. Грозы не было, была далекая глухая канонада.
Роман в камере один, другие постепенно уходили. Кто-то сидел наверху в роскошном кабинете и занимался вычитанием, скромное арифметическое число людей превращалось по выходе в именованное – расстрелянных или отпущенных. Последних было немного, ирония случая вывела в числе их одного известного налетчика, который ухитрился во время сна Романа прихватить его ботинки и пиджак…
Канонада была грузна и требовательна. Ее отголоски проглотили топот ног и передвигание шкапов. Забота стирает память, человек наверху, занимавшийся вычитанием, потерял среди втиснутых в портфель бумаг последнюю единичку – за нее уцепилась жизнь Романа, спрятался он сам; портфель захлопнулся, как захлопнулась дверь подвала, стекла задребезжали еще раз, и человек вышел.
– Вылазьте…
Голос был пуст и бесцветен. В нем была скучная обязанность, и только. Ни привета, ни иронии…
– Вылазьте…
Вышел один Роман – худой, обросший, полураздетый, грязный, со взлохмаченной головой – и на всякий случай сказал:
– Я американский подданный…
– Ладно уж там, подданный, вылазь кверху… Пошли…
Конвоир разговорчивости не проявлял, да и Роман не пытался говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49