Спутники смотрели на него подозрительно.
Мутило от воспоминания о том, как расчетливо и холодно унизил его Аддрик. После этого казалось невозможным что-то доказывать, кого-то убеждать, с кем-то бороться.
Он понял, что хочет одного – умереть.
От этого стало легче, в душу пролился свет. Не жить – доживать до смерти. И больше ни одной песни. Хватит.
Хватит.
Занавеску носилок отдернул снаружи командир посольского эскорта. Снежная пыль белела на меху его кагуля.
–… Сиятельный посол, нас изволят встречать. Люди разглядели всадников, которые скачут навстречу.
Забыв задернуть занавеску, он проскакал вперед. Лошадь взрывала копытами снег, плащ развевался за спиной. Этот человек, назначенный в спутники Эринто самим королем, был наверняка доносчиком. Эринто не позволили взять никого из друзей.

***

Родери Раин неспешно оглядывал расстилавшуюся вокруг равнину. Снег даже в полдень отливал синевой. Страна словно затаилась под снежным покровом, ожидая, чем решится ее судьба. На донжонах замков, где доводилось ночевать, горделиво трепетали штандарты со зверями. Дети Леса встали от края и до края Эманда, как будто Этар оживил их своим смолистым дыханием, пролетевшим с севера над равниной. Звенело старое оружие, скалились с оплечий звериные головы, и пламя гнева наполняло взоры. Осталось только раздавить гадину – воинство королевы, укрывшееся в Навригре, городке, который стал вольным потому только, что на него никто не зарился.
Там сидел раненый Ниссагль, точно паук с переломанной лапой. Там ошивался так называемый коннетабль Раэннарт, там строчил свои цидулки беглый примас Комес Таббет, и только Абеля Гана не хватало в этой теплой компании – казначей-фактора самосудно разорвали лошадьми. Ах да, там еще этот попенок Эйнвар. И толпа вооруженных подонков. Отребье. Вряд ли они долго протянут – стоит королеве умереть, а она умрет, как вся эта рать тут же разбежится.
Раин с удовольствием прислушался к своему сердцу – оно билось ровно. Мысли о самой страшной казни для Беатрикс не вызывали в нем ни малейшего содрогания. Хоть сейчас, готов был разрубить ее заживо пополам.
Он ехал по заснеженной равнине навстречу чрезвычайному посланцу короля Аддрика Железного. Тот вез какие-то требования Аддрика, вез не по своей воле. Согласно сведениям, Аддрик заставил Эринто присягнуть чуть ли не силой.
Вспомнился поединок на сыром песке при свете далеких факелов, жалкие глаза трубадура.
Интересно, каков он нынче? Поговаривают, что не снимает черного платья, хотя все поет.
Вскоре Раин различил вдали цепочку черных точек. Сопровождавшие его рингенцы приставляли ладони к бровям, чтобы лучше видеть…

***

Встряхнув носилки, кони встали. Раздались возгласы, зазвенела упряжь, заскрипел снег под ногами спешившихся. Перед бледным от холода и утомления Эринто предстал Родери Раин. Они узнали друг друга, и Родери отступил со сдержанным полупоклоном. У Эринто сразу заныло сердце, он опустил голову, как будто в чем-то винился. В ответ на приветствие он тихим голосом пригласил Родери в свои носилки. Тот принял приглашение и весь оставшийся немалый путь до Хаара ловко изыскивал темы для отвлеченных разговоров, которые не раздражали бы посланца. Политику они не затрагивали, лишь изредка поглядывая на поставленный в углу запечатанный ларец. Ландыш и корона были изображены на киноварной печати.

Глава пятнадцатая
КРУГ СУЖАЕТСЯ

Ландыш, нежный ландыш Элеранса.
Застывшие в колком золоте шитья, геральдические ландыши покрывали развешанные по креслам одежды посланника. За окнами меркло ледяное глубокое небо и розовели зубцы башен – там зажгли факелы.
Назавтра был назначен Совет, где подлежало оглашению письмо Аддрика. Эринто сгорбился в кресле перед огнем – на нем была длинная стола, отделанная соболем, – одеяние государственных лиц, утерявших душу и возраст. Ему было тошно, он опять вспоминал тусклые в гневе глаза своего короля и с тоской думал о завтрашнем дне.
Ему отвели покои, сверху донизу отделанные золотом и резным деревом. В них еще держались приторные ароматы. Он понял, чьи они, эти комнаты, и совсем пал духом.
В коридорах непрерывно слышались шаги и звон оружия, замок был полон воинов – эмандских дворян и неразговорчивых угрюмых рингенцев. Где-то с другой стороны Цитадели, посреди заснеженного льда, высится страшный пятибашенный Сервайр, и в нем она. Она дышала этим сладким воздухом, расхаживала по этим коврам, предавалась разврату на этом ложе. Теперь она должна умереть. Должна умереть.
Посланец вздохнул с покорной горечью, решив предоставить все Судьбе.
Наутро его одевали приставленные к нему королем камердинеры, равнодушные и умелые, с сонными неживыми глазами.
Отвергнув противный чиновничий чепец с длинными тонкими наушниками, Эринто поднялся с табурета. Бархатная широкая стола тяжело спадала на ноги, делая шаг степенным. Низко подвешенный меч бил по бедру. Возле двери ждал секретарь с ларцем. Его лицо, обрамленное наушниками плотно натянутого чепца, было бесстрастно.
Эринто раздражало его присутствие, но таков был посольский этикет.
По галереям Цитадели посла сопровождали отроки в блестящих доспехах, уцелевшая поросль Этарет. Их нежные лица были горделивы и замкнуты, руки в кольчужных перчатках лежали на рукоятях-мечей. Многие носили регалии своих казненных отцов.
Двое рингенцев распахнули высокую дверь в Чертог Совета.
Длинный стол из него убрали, взамен спинками к окнам расставили полукругом кресла. В них восседали магнаты. Зияли места тех, кто был умерщвлен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163