– Ин ладно, мозгляк! – Он разгладил на груди широченную морщинистую от складок рубаху. – Я опрокину ковшик, чтобы ты не мозолил мне глаза. Но только на пару с тобой! А то ты, я гляжу, все других поишь, а сам ни капли!
– Ой, нет, ой, нет, капитан, за все блага мира, мне уже хватит! Вам завтра спокойненько стоять во дворце и смотреть на красивых господ, а мне день-деньской крутиться на улице и разгонять паршивых простолюдинов! И потом, я уже имел счастье хлебнуть аж из самих белых ручек господина королевского кравчего. Ей-Богу!
– Ты сам, сукин сын, недалеко ушел от простолюдинов! И нечего заливать мне про кравчего. Ты трезвый, как моя кираса! Пей, или я суну тебя башкой в нужник! – Вельт, по-обезьяньи качая сморщенным лицом, громко хлебнул. Шла лихорадочная, втихаря, попойка, как это зачастую случается между предоставленными самим себе солдатами. Бочку опустошили гораздо быстрее, чем рассчитывали, и не успели толком огорчиться, как произошло нечто непонятное: один гвардеец, бессмысленно улыбаясь, подошел к стене, ткнулся в нее лбом и упал. И тут же это овладело всеми: люди словно бы слепли, чтобы через минуту опрокинуться в беспамятство. Они валились с ног, сползали под столы. Эгмундт держался дольше других, но и он уже не понимал, что видят его округлившиеся и остекленевшие глаза. Вокруг него в быстро наступающей темноте падали один за другим его солдаты, да и сам он постепенно клонился набок, пока не уперся плечом о стену.
Когда все рингенцы были повержены, в казарму стали спускаться уже почти совсем неразличимые в темноте фигуры. Первый споткнулся о прилегшего на лестницу Вельта, нагнулся пониже, рассмотрел лежащего и выругался:
– Таки налакался! А нам теперь расхлебывай эту заваруху без него! Скотина! Нарочно он, что ли?
– Не бранись, Раэннарт, я стоял под окошком и слышал, как там все было, – ответил второй незнакомец. – Вельт был вынужден хлебнуть этого пойла, иначе не соглашался пить безрогий баран Эгмундт. Не понимаю, как можно держать на службе такого тупицу. Сам посуди, его приходится уговаривать пить на дармовщинку!..
– Поменьше слов. Надо дело делать, а не торчать тут на ступенях. Не ровен час, кто заметит, что такая толпа ломится в рингенские казармы. Быстро, ребята, подбирайте себе мундирчики по мерке! – Незнакомец соскочил боком с лестницы, давая дорогу своим людям. Они заполонили казарму, торопко и деловито собирали с пола амуницию, стаскивая недостающее с обеспамятевших гвардейцев, шарили в поисках оружия. Иногда в спешке они сталкивались лбами и коротко бранились сквозь зубы. Двое возле лестницы стояли настороже.
За распахнутой дверью сквозь завесу измороси смутно виднелся неосвещенный двор.
– Ну вот, Вельт надрался, а кто, спрашивается, завтра будет шум поднимать? – подал голос тот, кто спускался первым и был, вероятно, за старшего. – Ведь хотели это обговорить на всякий случай. А теперь, пожалуйте, лежит с ангельской мордой и лишь на третий день воскреснет. Кто кричать-то будет?
– Я могу… – с кажущимся равнодушием предложил его собеседник.
Сырость неуютно вползала под одежды, лица овевало серой дождевой пылью, время от времени их передергивало от влажного холода.
– Нет уж, извини, я тебе как солдат солдату скажу – ты можешь спасовать. Это тебе не девок на Барг растаскивать, тут прикидываться надо почище, чем паяц на ярмарке. Чтоб все как по правде. Тут нужен кто-то опытный. Лучше Вельта никому не удавалось, хоть у него рожа и не дворянская…
– Тогда почему не ты, Раэннарт?
Старший замялся. Соскользнувший с крыш порыв ветра дохнул отсыревшей копотью дымников и стылой прелью замшелых черепиц.
– Я же иностранец, Родери, ты забыл? Ладно, завтра, может статься, откачаем Вельта, а если не получится, то в Окружной страже хватает дворянских ублюдков с какими надо физиономиями…
– … Например, я…
– … Их все равно имели в виду. Ребятки, вы закончили с туалетом? Тогда стаскивайте всех поросят на поварню, да по-быстрому. А то мы пес его знает сколько тут суетимся, поди, весь двор перебудили.
Но во дворе стояла мертвая тишина. По ночам в Цитадели Хаара привыкли спать. Переодетые в гвардейские мундиры рейтары стали по очереди выносить опоенных рингенцев в поварню и укладывать там рядами на пол. Капитана положили на стол ногами к двери. А его тяжелый безымянный меч с тусклой рубчатой рукояткой отдали старшему вместе с ворохом амуниции. После этого все поспешно легли спать – завтра предстоял тяжелый день.
Хаарская Цитадель чуть ли не ломилась от наехавшей знати – всем прибывшим по статусу полагались комнаты во дворце. Даже тем, у кого дома в городе. Эти-то городские дома были отданы под жилье вассалам-выборным, а совсем уж мелкотравчатое рыцарство распределили по постоялым дворам. На улицах в несколько дней стало пестро и тесно, а ввечеру по темнеющим ремесленным кварталам похаживали глашатаи с кнехтами Окружной стражи и под грохот булав о щиты выкрикивали:
– Запирайте ваши дома, честные хаарцы, прячьте ваших дочерей! Славные дворяне Эманда изволят веселиться!
Так всю ночь и звучало в затаившихся слепых проулках: «Запирайте ваши дома, прячьте ваших дочерей!..» Порой это нелишнее предупреждение покрывал пьяный галдеж, брань, женские крики и лязганье клинков. Дворянство гуляло – вскипевшая кровь Этарет и близость к престольным делам пьянили не хуже той дюжины сортов «Омута», которую подавали в каждой уважающей себя харчевне. Пьянили не хуже и россказни о молодой королеве-вдове, которая – вот чудо от века! – освободила бы всех от клятвы магнатам, которые так тесно обступили престол, что даже зубцов короны королевской не видать было последние сто лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163