Непонятно. Ну да ладно. Непонятно – значит, не его дело разбираться. Не вдаваясь более в тонкости придворной игры, Скаглон решил услужить двум господам и с легким сердцем завернул на мост в Сервайр. Пять высоких башен вставали прямо из воды.
Когда-то, очень давно, это была боевая крепость Этарет, совершенно неприступная – чтобы попасть в нее, плыли на лодке или шли прямо по воде, посредством магии. Людей в ней побывало немного, и то больше рабами да пленниками. Глубоко в землю, под бастионы, уводили ее запутанные коридоры, мощная крепь из стволов Извечного леса не давала земле осесть, обшивка не пропускала сырость – там было темно, холодно и сухо. Но за последние века вся эта нижняя часть оказалась в полнейшем забросе, да и нужда в ней отпала – в илистую отмель вколотили дополнительные сваи, с гор на плотах привезли серые каменные глыбы и вместо старых укреплений построили высокие стены, пять узких круглых башен и мост из шлифованного камня.
Скаглон обошел замок слева по стене, объяснил часовым, что ему нужно видеть Ниссагля, вошел в башню, далеко выступавшую из стен узкой каменной грудью прямо в воду, и спросил начальника Тайной Канцелярии.
В низком помещении Канцелярии был безнадежный беспорядок – пюпитры, мебель, связки пергаментов с киноварными метами, оружие громоздились по углам, покрытые пылью. Ниссагль сидел за столом и что-то вписывал в черную книгу без заглавия. Скаглон кашлянул:
– Доброго здравия, ваша милость.
– Слушаю тебя. – Ниссагль оторвал от бумаг сразу сузившиеся глаза и уперся взглядом в гвардейца.
– Доношение у меня, ваша милость.
– Выкладывай.
– Вот, ваша милость, эту самую штучку, – Скаглон показал кисетик, его сиятельство камергер Алли велел отнести Этери Крону. Притом вы знаете, что сказал? Сказал, чтобы я передал вам, что это, мол, дело королевы. Вот и передаю.
– Ну, дай сюда. Посмотрим, что там такое.
В кисете оказался темный роговой флакон и записка очень лаконичного содержания: «Год – на остром кончике иглы, месяц – четверть иголки, сразу же – вся иголка длиной в два пальца». Во флаконе, шурша, пересыпался какой-то порошок.
– Что это такое, как ты думаешь? – спросил Ниссагль.
– Да пес его знает. Может, лекарство, но, скорее всего, зелье приворотное. Его милость камергера дамы весьма жалуют, а вот яснейший магнат совсем молоденький, ему помощь в этом деле надобна.
– Так-так, ладно. Пусть будет приворотное зелье. Хотя, случается, и отраву в таких флаконах держат. Можешь идти. Я сейчас все отмечу.
Дом Крон, первое виденное жилище магнатов, тягостно поразил Скаглона. Высокие мутно-зеленые потолки, вызолоченные в рудничных ключах еловые лапы над грузными притолоками, и в особенности призрачное, словно болотные огни, зеленое пламя свечей, – все угнетало, нагоняло тоску, заставляя сердце сжиматься в предчувствии недоброго. Бессловесный слуга с опущенными глазами, одетый в пелерину с гербом дома, молча выслушал Скаглона и ушел за своим молодым повелителем.
Скаглон оглянулся на мерцающее по стенам оружие. Казалось, вся глубина давно запертого в стенах воздуха пронизана этим смутным мерцанием, – Скаглону стало не то чтоб страшно, но как-то беспокойно, не по себе, он поспешно проверил, при нем ли кисетик, не забыл ли он его, чего доброго, у Ниссагля. Наконец к нему вышел Этери Крон в длинной бархатной тоге цвета сырого мха. Поверх складок на груди переливались пластины ожерелья, на висках блестела чешуйчатая цепочка.
– Доброго вам здравия, яснейший магнат. Его сиятельство Энвикко Алли просил с почтением передать вам вот это.
Этери принял кисетик. Перед ним стоял посланник – высокий ясноглазый солдат, ведать не ведавший о том, к чему причастен.
– Возьми. – Этери сдернул с волос цепочку, вложил ее в крепкую ладонь Скаглона и нетвердым голосом продолжил:
– Я благодарю тебя, вестник. Назови свое имя.
– Скаглон, яснейший магнат.
– Да пребудет над тобой Сила, Скаглон. – Влажная рука Этери дотронулась до запястья гвардейца, и тот подумал: «Если байки про Этарет правда, то я должен почувствовать какое-то тепло или легкость…» Но ничего такого он не почувствовал. Он отступил пятясь, как полагалось по этикету, унося в кулаке легкую и нежную, словно струйка воды, цепочку, а в сердце жалость, жалость в этому мальчику в стариковской тоге, жалость к его горящим сапфировым очам и воздушным локонам – терпкую и черную, как земля, жалость простого человека.
Этери развязал шнурки и вынул из кисетика роговой флакон с маленькой головкой из маслянисто-тусклого кристалла. Он прочитал записку. Вот он, яд. Создание незримого Зла. Да, времена не те. Стало жутко. Каждую минуту рядом может оказаться незримая тень – Зло. Каждую минуту, на восходе или на закате, под луной или под солнцем, может оно войти в его тело и поглотить душу. Мысль об этом доводила его до головокружения.
Надо посоветоваться с кем-то, и лучше всего с Аргаредом, высшим из Посвященных, пусть укажет… Но тут внутри себя Этери услышал новый голос. Он был звонкий и жесткий. Мальчик взглянул на свои тяжелые от перстней руки, зеленое свое одеяние и как-то по-новому произнес свое имя, явственно узрев его нанесенным на все скрижали золотыми буквами после стародавних, покрытых пылью имен. Он сжал флакон в ладони. Нет, он будет один. И он не станет глядеть из-за угла, как она умирает в течение года. Он всыплет полфлакона или даже весь флакон. Одним ударом он опрокинет ее в небытие. А потом объявит всем, что он сделал, призвав в свидетели Алли и прочих ее рабов. Да, так и будет.

***

Тепловатую кислятину, вязкую, как коровья слюна, едва возможно было пить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163