Он, Родери Раин, отомстит королеве и Ниссаглю. Он непременно им отомстит.
Двухчасовые бурные ласки не утомили королеву, ей не спалось. Около четырех ночи она отослала своего нового любовника и попыталась задремать, но сон не шел.
Она лежала, укрывшись до подбородка простыней, с закрытыми глазами. Было тихо, лишь далеко в городе где-то стучал по металлу металл – то ли в кузне, то ли на какой-то стройке. От этого звука ей стало почему-то тоскливо, смутные желания зарождались в мозгу.
Она вспомнила ласки своего любовника и в безотчетной попытке их повторить скользнула рукой по своему горячему телу. Но ей больше не хотелось любви… Она даже не потрудилась вспомнить время очередной смены караула, когда можно подцепить на остаток ночи какого-нибудь рослого стражника. Попыталась было развлечь себя игривыми фантазиями, но и это средство не помогло уснуть, только породило где-то глубоко в душе отвращение к самой себе.
Почему почти каждая встреча с мужчиной продолжается не словами, не поцелуями даже, а бесстыдными прикосновениями и случкой? Почему?
Она знала ответ на этот вопрос. Портрет висел в дальней комнате, занавешенный бархатом. Когда становилось совсем невмочь, она уходила туда, снимала покров и пристально смотрела, иногда до ряби в глазах, на нежно-золотистое лицо и большие лукавые глаза темноволосого повесы. Что бы он сказал теперь про нее? Нет, он уже ничего никогда не скажет, хотя бы потому, что последним целованием она сковала эти уста, держа обеими руками отрубленную голову перед толпой и вздумавшей торжествовать соперницей…
Темнота и свет… Лиловая тень закоулков и ослепительный мрамор. Мосты, изогнутые, как ветви ив, над черной водой.
Низкое рыжее солнце освещало комнату харчевни, где они остались после свадьбы, когда закончился карнавал, когда по улицам, кадя синим дымом и завывая, потянулись монахи.
Она помнила только, как ей было хорошо и как потом они долго вместе смотрели на уходящее солнце.
День его смерти был холоден и ясен, как стальной клинок. Ничего подобного она больше уже ни с кем не испытывала, хотя меняла любовников одного за другим. Кто-то при ней задерживался в фаворитах, кто-то нет, а кому-то она даже не называла своего имени.
Протяжно затрубили зорю в казармах. Она увидела, что солнце уже взошло на ладонь от горизонта, и облака в окне стали золотыми. Тогда она встала, набросила на плечи мягкую простыню и прошла в смежный умывальный покой.
В умывальной узкие окна были застеклены синим стеклом. Резким ударом кулаков Беатрикс распахнула створки, вдохнула ветер лежащих на горизонте полей. Она была близорука и видела их как туманную желто-зеленую полосу за рядами черепичных крыш и зубчатыми кромками замковых стен.
В квадратном бассейне посреди комнаты блестела темная вода. На остывшей жаровне стоял серебряный рукомойник.
Она сбросила простыню и спустилась в прохладный бассейн. Комната с бассейном была дерзкой причудой в стране, где знатнейшие довольствовались обтираниями и бочками. А она любила воду не меньше, чем блеск огня, шум листвы, зыбкие очертания туч над осенним лесом, колыхание желтеющей нивы, – любила все живое, изменчивое…
Она подумала и окунула в воду тяжелую с ночи голову.
Ручьями текло с волос и струилось по бедрам, звонко капало на каменный пол. Она сдернула с оленьего рога вышитое по краям широкое льняное полотно, завернулась в него и снова подошла к окну. Солнце еще немножко поднялось, снизу из казарм сильно пахло курицей с луком – было воскресенье, чревоугодный день, когда даже нищих с площади Барг милосердные монахи потчевали мясом. От запаха пробудился голод и захотелось съесть именно то, чем пахло, – большую, жирную, пропитанную соком курицу с подливой из жареного лука.
Ноги утопали в ковре из медвежьих шкур. На душе стало спокойно, и странное блаженство разлилось по всему телу – радовало утро, солнечная рань, дымы над крышами, этот запах – признак упрочившегося порядка.
Она сбросила полотно с уже высохших плеч и прошла в опочивальню за одеждой. Ее неприятно поразила царившая здесь кисловатая духота. С высокого ложа свисала разорванная шелковая сорочка. Когда разорвать успели? Парчовый, подбитый мехом пелиссон был отброшен на кресло. Она отомкнула угловой рундук, долго рылась в одежде, пока не выбрала белое платье из плотного льна с тонким золотым кантом по подолу и рукавам. Оно подпоясывалось под грудью. Одевшись, Беатрикс позвонила служанке.
Хена сделала реверанс перед пустой постелью.
– Доброе утро, ваше величество.
– Не дурачься, – добродушно отозвалась королева из-за ее спины. Хена, там жарят кур в казарме. Отряди кого-нибудь, чтобы мне одну принесли. Думаю, что никого не объем. Только не вздумай ходить сама, а то я не дождусь тогда ни тебя, ни курицы. Отправь пажа и возвращайся сюда прибраться.
– Повинуюсь, моя госпожа.
Беатрикс снова отошла к окну. Ее тянуло вон из города, покататься по полям или походить по лесу, посидеть возле какой-нибудь речки с человеком, который умеет молчать, когда грустно, и улыбаться, когда весело. И поймала себя на мысли, что такого человека нет в ее окружении.
Хена уже перетряхивала перины. Это была не ее работа, и во всех знатных домах постелью занимались специально обученные женщины. Но Беатрикс окружала себя легионами слуг, лишь когда выходила на люди. В обычное время эти толпы слонялись по парадным покоям, делая вид, что заняты уборкой, или вертелись возле кухни.
По торговым пристаням сновали грузчики, доносились какие-то команды. Вниз по течению ползли усадистые широкие баржи с надстройками-башенками для капитанов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163