Но ваш брат действительно покушался на жизнь королевы, более того, покушался, коварно прячась за спину бессловесного зверя. Такое прощать нельзя.
– Господин Гирш… Он молод, очень молод, он лишь по молодости и легкомыслию своему совершил то безумство, за которое несет сейчас наказание.
– Однако же вот вы, яснейшая Лээлин, еще моложе его, но не сотворили же ничего подобного и наверняка отговаривали бы его, случись вам что-нибудь заподозрить, не так ли?
– Господин Гирш… Я женщина. Душа моя – слабый ручей, что несет только опавшие лепестки и пушинки. Его же душа – весенний паводок на великой реке, а паводок приносит с собой и чистое, и грязное, и хорошее, и дурное. Прошу вас о снисхождении!
– Человек – не вода, человеку дан разум. «Да не отговорится опьянением и безумием», – провозгласила наша владычица, и это мудро.
– Человек – да. Но нами движут те, чья воля нам не всегда понятна.
– Тогда я вообще не понимаю вашего беспокойства. Разве Сила допустит, чтобы ее Посвященный принял смерть вследствие столь глупого поступка? Либо ваш отец явится из Этара с войском светлых Этарет, либо небеса разверзнутся и покарают не праведных. Что же вас тревожит? Вы во власти Силы, яснейшая Лээлин.
– Но что мешает вам стать орудием Силы и избавить его от смерти? В нас одна кровь, мы одно племя, и в горькую годину вы вполне оправданно вернетесь туда, откуда для великих испытаний были изгнаны ваши пращуры.
– Вот, значит, как!.. Вернуться?.. – Гирш подался вперед. Вернуться, освободив вашего брата. Это очень странная взятка. Такое мне предлагают впервые.
– Спасите его, – помертвевшими губами прошептала Лээлин. – Спасите его, молю вас. Он так молод. Я прошу, я молю вас, Гирш… – Слова были не громче дыхания, они таяли в золотящихся сумерках, не достигая дна Ниссаглева сердца. Он слушал их, хотел бы наслаждаться унижением Лээлин, но перед глазами его была другая картина: Беатрикс стискивает зубы, стараясь не кричать от боли, когда медики в который уж раз осматривают ее, ее руки дрожат в его руках, посеревшие губы трясутся, но она терпит и дышит медленно и глубоко, чтобы не напрягать сломанные ребра…
– Вернуться, – снова прошептал он и зло осклабился:
– Но ведь стать орудием Силы, насколько мне известно, нельзя сознательно… Сила сама выбирает, и никому не дано предугадать ее выбор. Вы опоздали с приглашением назад, яснейшая Лээлин. Я не хочу возвращаться туда, где никому дела не было до нашей крови, которую мы воистину свято берегли, утопая в нищете и грязи, мельчая, кровосмесительствуя и вырождаясь. О возвращении надо было говорить хотя бы в доме Ниссаглей, когда умирал король. Может, я стал бы тогда вашим верным псом до гроба. Но вы не взглянули на меня тогда, вы оплакивали чужого мужа. Нет, я не желаю возвращаться. – Глаза его мрачно блеснули, губы раздвинула ухмылка, и он в упор уставился на молчащую Лээлин. – Ну? Что вы еще придумаете? Сомневаюсь, что вы предложите мне сан Посвященного. И сомневаюсь, что я его возьму. Число их, кажется, строго ограничено. Возможны лишь трое Посвященных, не так ли? Да только я и без Посвящения знаю много такого, чего не знаете вы. Например, вам ведомо, как заклясть боль. А я знаю, как ее усилить. Или – как сделать умнейшего и искушеннейшего царедворца безумным зверем, чтобы потом казнить его за совершенные в беспамятстве бесчинства. – Глаза его, казалось, прожигали Лээлин насквозь, она то холодела, то покрывалась горячим потом. – Как я понимаю, вы истощили свою фантазию, прекрасная Лээлин… Позвольте мне тогда рассказать вам одну историю… Когда Энвикко Алли был арестован за насилие над дочерью бургомистра, его любовница Зарэ, шарэлитская куртизанка, пришла сюда, одевшись в лучшие наряды и умастившись самыми прельстительными ароматами. Сначала она пообещала мне все то, что обещали вы, то есть славу, положение и всякое такое, потому что боялась оскорбить недвусмысленной денежной взяткой, а потом предложила то, что прежде всего должна предлагать всякая смазливая бабенка, – себя… Так вот, уж если вы такая недогадливая, слушайте мое условие. Вы можете спасти вашего брата…
– Как? – тупо отозвалась Лээлин.
– Очень просто. – Он встал, расставив ноги в мягких замшевых сапогах и отодвинув пяткой скамеечку. – Ты станешь моей любовницей.
– Я?
– Ты. Ты будешь со мной спать. Начиная с этого дня. И с этого часа. Иначе мне нет ну совершенно никакого смысла рисковать расположением королевы. Поняла?
– Но… Я могла бы стать вашей женой…
– Жена мне ни к чему. Тем более сестра государственного преступника. Только любовница. Это единственно возможное условие. Если оно тебя не устраивает, двери этого дома перед тобой навсегда закрываются, а уж я постараюсь так настроить королеву, что тебя не допустят ни на одну аудиенцию и брата ты увидишь только на эшафоте, потому что Сервайр – не дом свиданий. Ты правильно заметила, мое влияние на королеву очень велико. Вот я и пущу его в ход. Но во вред тебе, а не на пользу. Так что решайся, да побыстрее. Это единственная возможность спасти твоего братца, которую я могу, да и хочу тебе дать.
Лээлин окончательно потеряла дар речи. Ниссагль отошел и прислонился к стене под окном – темнолицый, беспощадный, всесильный. Каждое его слово стучало в мозгу Лээлин молотом, расплющивая ее судорожные мысли.
Спустя несколько минут он подошел к Лээлин и по-хозяйски уверенно положил руки ей на плечи:
– Ну? Надумала али как?
Она обратила к нему смятенное большеглазое лицо, не замечая, что его рука уже перебралась к ней на грудь.
– Гирш… Пощадите меня… Я не могу… Я не готова… Боги!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163