Это была короткая жестокая схватка — двенадцать на двенадцать… Стреляли в упор, в ход шли ножи и кулаки. Немецкий заслон был уничтожен в считанные минуты.
Снова показался самолет. Это был все тот же моноплан-парасоль, тихоход с легким пулеметом, скорее всего предназначенный для связи, но вот вынужденный переквалифицироваться в разведчика. Словно коршун, он неспешно плавал в чистом, без единого облачка небе, высматривая добычу. Он мешал быстрому движению группы, она не могла идти по открытой местности, и ягд-команда почти догнала разведчиков.
Седой остановил движение и вызвал Щеколду и Гайду.
— Выберите позицию и задержите их на полчаса. Потом догоняйте нас, направление — юго-восток.
Щеколда любил автоматическое оружие. И хорошо знал его. Еще в училище он прославился тем, что срезал из пулемета все мишени без исключения. Не было промахов в его жизни. Это был прирожденный стрелок с великолепной интуицией и ледяным спокойствием. Когда Чиликин стрелял, он ни о чем не думал, кроме цели, которую нужно поразить.
Чиликин лежал за длинным плоским камнем с козырьком и чистил металлическим ершиком складного немецкого шомпола ствол пулемета. Гайда расположился чуть поодаль и наблюдал за немцами. Винтовка с телескопическим прицелом лежала рядом, заботливо укутанная в мягкую ткань.
— Пора, — сказал Гайда. — Они рядом… — и развернул винтовку.
Лейтенант, ведший солдат, был молод и фасонист. Его тонкое, красивое лицо украшали аккуратно подстриженные усики.
«У него, наверное, были бы симпатичные детишки», — устало подумал Щеколда и нажал на спуск. Лейтенант растерянно взглянул на плоский камень с гребешком и как бы нехотя опустился на землю.
И вмиг растворилась, рассеялась, вросла в камни и ложбины ягд-команда. Это были опытные охотники, и Чиликин понял это по тому, как они медленно и неотвратимо стали наползать на их с Гайдой укрытие.
Серб стрелял редко, тщательно выцеливая каждого врага. Он сразил восьмого, когда Чиликин тронул его за плечо.
Они ползли, волоча за собой мешок с дисками-кругляшами, закрытые от противника каменным козырьком. Потом они бежали змейкой, пересекая открытое пространство, и пули стегали перед ними каменистую землю. Запоздало рванули первые мины — подтянули из тылов миномет.
Следующая позиция в ложбине Чиликину не нравилась. Слишком открытая. Но делать было нечего. Они с Гайдой выдохлись, быстро поднимаясь наверх.
Пользуясь временным затишьем. Щеколда набивал патронами пустую ленту. Делал он это быстро и ловко — один за другим золотистые патроны точно входили в гнезда. Гайда протирал замшей телескопический прицел и на вопросительный взгляд Чиликина ответил:
— Пыль…
Немцы перегруппировались, сосредоточившись в одном месте, те, что были в масккомбинезонах, заняли позиции справа и повели шквальный огонь из автоматов. Но «шмайсер» хорош только в ближнем бою. Пули летели не кучно, а рассеянно, много выше позиции разведчиков.
Под прикрытием миномета и автоматного огня немцы снова поползли на ложбину.
Чиликин слился с пулеметом. Хорошо видно, как по каменистому склону веером укладываются пули, высекая искры. Ках-ках-ках… Это кашляет МГ. И охотники не выдерживают прицельного, точного огня. Прекращают движение. И становится тихо. Молчит и миномет.
Вначале Чиликин принял молчание немцев за желание взять передышку, может, выслушать команды офицера. Но потом понял, что ошибся. Спиной почуял опасность. Екнуло сердце. Незаметно повернул голову вправо я взглянул наверх. Там, на шпилеобразном утесе, стоял немец. Он беззвучно смеялся. Вот почему не стреляли гитлеровцы. «Откуда он? Откуда? — билась мысль. — С неба, что ли?» И вдруг понял — с неба. Парашютист. Один. Больше ведь моноплан-парасоль взять не может. Не зря кружил, сволочь, полдня. Теперь все. Расстреляет, как цыплят. Гитлеровец стоял на острых, как лезвие ножа, каменных перьях. Чиликин видел, как напряженно держал он свое тело, низко согнув его, словно лыжник, готовый устремиться вниз.
— Гайда, не шевелись… — тихо сказал Щеколда, — сзади немец. Окликнет — встань и подними руки…
Гайда вздрогнул. Скосил глаза на Чиликина. Тот кивнул.
— Я пойду к немцу, вроде бы сдаваться. Если он меня пустит на пятнадцать шагов, я его сниму, у меня за комбинезоном нож… Если нет, тогда ты… из парабеллума от бедра…
Нож за шеей в специально сшитой кобуре Щеколда носил всегда. Он придумал это сам. И дважды спас себя этой придумкой от смерти. Трижды ему приходилось делать вид, что он сдается, и трижды противник падал, сраженный точным броском ножа.
С утеса послышалось резкое, пронзительное восклицание. Щеколда обернулся, выпустил пулемет, встал и поднял руки. То же самое проделал и Гайда. Немец не отрываясь следил за каждым движением разведчиков, поводя стволом автомата.
Но вот Чиликин медленно двинулся к утесу.
— О гросс русс Иван… — несколько удивленно воскликнул немец, — комм, комм… Вас? Хочешь сказать — плен есть гут…
— Я, — глухо вымолвил Щеколда.
— Комм…
И вдруг немец рявкнул:
— Хальт!
Чиликин прикинул расстояние и вздохнул — еще далеко.
Немец согнул колени и показал рукой на землю.
— Ферштейн, русс Иван…
«На колени хочет поставить, — понял Щеколда. — Ну, конечно, ему же перед своими нужно покрасоваться. Двое русских, один на коленях… Ладненько.
И Щеколда рухнул на камни.
Снизу донеслись крики.
— Комм, комм, — манил его немец-парашютист, не отрывая, однако, взгляда от обеих фигур.
И огромный мощный Чиликин пополз на коленях. Он задыхался от ярости и считал метры. Еще. Еще ближе. Ну подними же взгляд, один только раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18