Говорю тебе: все зависит от Люци, а поэтому... У меня есть - надежда. Теперь я вижу впереди алтарь, затем - свой, ныне безмолвный дом, оживленный ее щебетанием; а еще далее - кипучий труд, все более широкое поле деятельности, честное влияние на внешний мир, душевное спокойствие... прогресс! Боже, дай мне сил!"
Уроки английского продолжались со всей пунктуальностью. Насколько удавалось, Вильк излагал при этом Люци свои теории о жизни и долге. Однажды, когда у госпожи Хлодно была мигрень, а Вильк говорил более страстно, чем обычно, Люци спросила его внезапно:
- Мама говорит, что я восторженная. Dites-moi...* Правда, вы не любите, когда разговаривают по-французски, но все же: Dites-moi, est-ce que c'est vrai que je suis tellement exaltee?**
______________
* Скажите мне (франц.).
** Скажите, правда ли, что я такая восторженная? (франц.).
- Если называть восторженностью любовь ко всему доброму, - правда.
- Вы, наверно, mon Dieu*, очень добрый?
______________
* Мой боже (франц.).
Вильк слегка покраснел, и сердце у него забилось так сильно, что даже одежда на его груди заколебалась.
- Почему вы так говорите? - спросил он глухо.
Локоны Люци очутились настолько близко от лица Вилька, что он почувствовал аромат ее волос. Медленно, очень медленно она подняла на него глаза и сказала:
- Говорю так, потому что... Как будет по-английски "любовь", господин Вильк?.. Вы как-то удивительно произносите это слово...
Муслиновое платье Люци по такой же удивительной случайности обвило его ноги.
- О, я и впрямь восторженная!.. Не правда ли?
- Что с вами сегодня?! - спросил Вильк дрожащим голосом.
- Что со мной?.. Не знаю... Какая-то слабость! - прошептала она. Любили ли вы когда-нибудь, господин Вильк?.. Какая слабость у меня!.. Боже, что со мной творится?
Внезапным движением она уронила голову на грудь Вилька.
Наверное, и ему трудно было бы рассказать, что с ним тогда творилось.
Когда, наконец, он опомнился и хотел заговорить с Люци о случившемся, ее уже не было в комнате.
Зато был здесь господин Хлодно, который, попыхивая огромным янтарным мундштуком, спокойно положил руку на плечо Вилька и, как обычно, il le regarda tout-a-fait comme un vrai loup*.
______________
* Посмотрел на него и впрямь как на настоящего волка (франц.).
- Hy-c, как там идут уроки? Comment cela va-t-il?* - спросил он.
______________
* Как дела? (франц.).
- А! Очень хорошо.
- Может, уже хватит с них науки?
- Еще нужно два-три урока.
- Прекрасно. Я буду вам весьма признателен за эти занятия.
Вильк криво усмехнулся.
- Вы слишком любезны, - сказал он.
- Нет, нет! Совсем не слишком... Но, a propos*: имею к вам дельце. Это вы писали ту статейку в газете?
______________
* Кстати (франц.).
- Да, я писал.
- О, как это нехорошо!
- Вы находите?
- И граф Штумницкий того же мнения. Как нехорошо восстанавливать против себя таких людей!
- Мнение графа Штумницкого мне безразлично.
- Даже мнение графа Штумницкого? Впрочем, все общество крайне возмущено. Вы без надобности раздражаете людей, господин Вильк. Зачем было писать эту статью?
Вильк гордо поднял голову.
- Я за нее отвечаю, - промолвил он.
- Да ведь не в этом дело. Но позвольте высказать вам несколько мыслей. Я сам ценю литературу. В молодости я даже стишки пописывал и, parole d'honneur*, вовсе недурные. Но все дело в том, чем должна быть литература. Конечно, если бы она превозносила хорошие стороны нашего общества, если бы мы по доброму согласию прятали наши недостатки и показывали бы людям, кого надо считать украшением общества... такая литература приносила бы пользу и читателям и писателю. Между нами, поверьте мне, сударь, немало есть людей столь же благородного происхождения, сколь и прогрессивно мыслящих. Литература должна быть осторожной, не правда ли? Не говоря уже о том, что нехорошо показывать ошибки старших... Если бы ваши слова и были правдой, каждый спросит: откуда у вас право говорить правду?
______________
* Честное слово (франц.).
- Милостивый государь, мы с вами расходимся во мнениях.
- Граф Штумницкий был ужасно возмущен. "Я выписал, - говорил он, лошадей из Англии, купил карету в Вене, племенного барана у Мальцана, я популярен в народе, со всеми здороваюсь, выписываю французские иллюстрированные издания, - обо всем этом господин Вильк не удостоил даже упомянуть".
Вильк засмеялся.
- Вы смеетесь, а все общество возмущено вашей статьей. Все мы сторонники прогресса. У Гошинских, например, есть бульдог, с которым разговаривают по-немецки, а выписал он его из Вроцлава, потому что, по его словам, в Германии у всех такие собаки. И против этого вам нечего возразить!
- А! А! Разумеется, нечего.
- Вы кончили университет и при желании - конечно, при желании - могли бы стать для нас и нужным и полезным человеком. Вы правильно осуждаете чиновников, но о нас следовало бы говорить иначе. Вот если бы вы, к примеру, какой-нибудь другой статейкой сгладили неприятное впечатление, написали бы что-нибудь новенькое, возвышающее наших сограждан, а?
- Что же именно?
- Напишите хоть бы так: "Нам сообщают из N., что местные граждане своим благородством" и так далее. Или так: "Несомненно, что благодаря прекрасной обработке земли и разумному ведению хозяйства урожаи в тех местах превосходны" и так далее. Да вы сами сумеете! Недурно бы еще упомянуть, что местные граждане хозяйничают так хорошо потому, что со времен деда-прадеда живут на той же земле, хорошо ее знают. Что скажете на это?
- Ничего не скажу, сударь. Я ведь помню, что говорю с отцом семейства.
Тут Вильк встал и вышел из комнаты. В гостиной была госпожа Хлодно, которая как-то неприветливо попрощалась с ним, но он не обратил на это внимания.
По пути домой он весело размахивал палкой, сбивая придорожную траву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16