Что ему стоило, наслушавшись жалоб Фимы Глухаря на ноющий зуб, в этот же день осведомиться у дантиста Наума Борисовича, нельзя ли помочь человеку. И передать потом Фиме, куда надо подойти и что сказать.
Сема мог полюбопытствовать у известного каталы Чуба, правда ли, что при «терце» от девятки козырной играющий имеет право сразу узнать, проходит ли «терц»? И потом, при случае, посоветовать Митьке Шершавому больше не затевать по этому поводу спор с вечным противником Абрашей.
Но и став диспетчером, Сема по-прежнему был не при делах. В дела принципиально не лез. И если оказывался свидетелем конфликта и конфликтующие стороны норовили привлечь его в качестве третейского судьи, Сема отмалчивался. Знай себе стучал молоточком.
Это людям тоже нравилось.
Прошло время. Но оно оставалось тем же, прежним. И именно по этой причине стало возможным, что Семина будка получила общегородской статус. В то время человеческий фактор был решающим в Одессе.
— Если что изменится, передам через Сему, — говорили друг другу люди. Причем люди, обитающие и в других районах.
— Ну так я оставлю ключи у Семы...
— Сема будет знать, когда придет пароход с бананами...
— Если менты сядут на хвост, встретимся у Семы...
И Сема, корпя над поношенной обувью, передавал, оставлял у себя, сообщал, способствовал встречам... И все это без единого бестактного вопроса.
Так, без особых событий, с виду никчемно, а на самом деле с пользой и теплом для людей утекала Семина жизнь.
Читатель, конечно же, ждет: по законам жанра, в жизни Семы должно было что-то произойти. Что-то из ряда вон...
Или в будке его менты должны были найти что-то компрометирующее, переданное одним уголовником другому. Или самому Семе, располагающему какой-нибудь секретной информацией, довелось попасть в переплет. Или просто вдруг отчебучил он нечто значительное, неожиданное для тихони. Грохнул кого самолично. Или спас.
Спасать-то Сема, может, кого и спасал. Даже не может, а точно. Но насчет всего остального... Не было этого. И рад бы не разочаровывать читателя, да вынужден. Чего не было — того не было.
Ни в тюрьме Сема не побывал, ни стрессов особых не испытывал. Что говорить, когда он даже не женился. При такой малоподвижной работе и специфическом общении — какая личная жизнь? Связи, конечно, у него случались. Но больше с местными покладистыми барышнями, которыми время от времени угощали Сему приятели. Более серьезные романы холодного сапожника с приличными клиентками затухали обычно, даже как следует не разгоревшись. Претенденток в супруги приводил в уныние огнеупорный нрав суженого. И монотонный перестук молотка.
Одним из более или менее запоминающихся эпизодов в жизни Семы можно считать неприятность с сыном парикмахерши.
Великовозрастный дуралей, забирая у Семы мамины боты, прихватил заодно и транзисторный приемник «Океан». Приемник у Семы оставил один из завсегдатаев. Другой должен был забрать. Людям так было удобно. Мало ли... Может, они перераспределяли долю с последнего дела и, от греха подальше, не хотели видеть друг друга.
Сема без задней мысли поставил транзистор на оконце. До этого не было случая, чтобы в будке что-то пропадало.
Теперь такой случай произошел.
Пока Сема отворачивался за ботами, двадцатилетний малец приемник и умыкнул.
Сема хватился пропажи скоро. До прихода получателя. И сразу вычислил мальца. Закрыл будку на замок и пошел к парикмахерше.
По пути ему подвернулся один из местных блатных авторитетов. Из опустившихся, но действующих.
— А я к тебе, — сообщил авторитет.
— Вот ключ, — сказал Сема. — Я — скоро.
— Случилось что? — почуял неладное блатной.
— Та... Райкин пацан приемник «помыл».
— Ну?!.. — сразу взвился авторитет. И увязался за Семой.
Мама и сын были дома. Сын не ожидал, что на него выйдут так скоро. Сумка с приемником стояла в прихожей.
Как испугалась, зашлась от ужаса мама-парикмахерша, когда авторитет деловито щелкнул выскакивающим лезвием ножа. И сын-клептоман побледнел, по-рыбьи безвольно разинул рот.
— Ша, — остановил спутника Сема. Какое-то время внимательно глядел на постоянную клиентку Раю. Перевел взгляд на сына. Постановил: — Принесешь сам. И больше ко мне ни ногой.
Это было как проклятие.
И через двадцать лет, уже похоронив мать, став уважаемым главой семейства, этот бывший юноша помнил слова сапожника. И каково ему было знать, что и другие помнят их.
Через двадцать лет Сема уже не был прежним Семой, пассивно созерцающим течение жизни через всегда распахнутую дверь своей будки. Семе стукнуло уже шестьдесят, и было бы странным, если бы возраст не отразился на его манере общаться с людьми.
К Семе ходило править подметки уже второе, а то и третье поколение молдаванских семейств. Его услугами диспетчера пользовалось второе-третье поколение посвященных жителей других районов.
Этим детям и внукам своих клиентов Сема уже позволял себе давать советы. Советы пожилого человека, который в этой жизни кое-что слышал, кое-кого знал и был в курсе кое-каких дел.
Советы Семы были полны мудрости.
— Послушай дядю Сему, не вздумай играть в «деберц» с маленьким Фимой. Его папа партнировал с Чубом. И, чтоб ты знал, за «терц» от козырной девятки надо спрашивать сразу.
Или:
— Если будете отдавать сына в медицинский, не давайте деньги наперед. А лучше вообще не давайте. Там такие бессовестные люди. Они у всех берут. А потом, кто не прошел, дают назад. Кто прошел — забирают себе. Кому надо такая помощь?..
Сема — мудр. Это только считается, что для того, чтобы набраться мудрости, надо самому через многое пройти. Многое испытать на себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55