Безоблачное белорусское небо по-прежнему дышало огнем. Ежедневно, а иногда и по нескольку раз в день, как это было 15 июля, аэродром подвергался бомбардировке гитлеровской авиацией.
Техники уже почернели от недосыпания и усталости, лица у них осунулись. Но и под грохот бомб они весь день исправные самолеты снаряжали в бой, легко поврежденные восстанавливали, а в короткие ночи возвращали к жизни, казалось, безнадежно изуродованные машины. Утром все повторялось.
Командир полка понимал, что люди работают (бой – это тоже работа) с невероятным напряжением физических и моральных сил. Но возможности человеческого организма имеют свой предел. Чтобы не перейти его, необходима какая-то психологическая разрядка. И Павел Иванович нашел ее. Когда поздно вечером пришел на командный пункт Немтинов, Мироненко предложил.
– Давай попробуем вечером организовать танцы. Да, танцы. Пусть хоть на часок люди отвлекутся от войны. Как ты на это смотришь? – он поднял на комиссара усталые глаза и ждал ответа.
– А что, дельно говоришь. Пусть товарищи расслабят нервы. Завтра же и организуем. Посмотрим, как летчики это воспримут, – с охотой согласился Алексей Николаевич.
На следующий день на командном пункте командиров эскадрилий появилось написанное фиолетовыми чернилами на разорванной пополам газете объявление:

Сегодня после ужина возле сарая отдыха летнего состава состоятся ТАНЦЫ под баян.
Играет сержант Акулов.

– Хорошо кто-то придумал, а то война да война, – искренне обрадовался летчик Борисов. Все ждали вечера с заметно приподнятым настроением.
Когда стемнело, летчики и штурманы потянулись на «танц-площадку». Даже некоторые техники, кому позволила обстановка, умудрились прийти. Шофер командира полка Василий Акулов прошелся пальцами раз-другой по клавиатуре баяна, взял несколько аккордов, и в вечернюю тишину (да, в этот вечер было тихо в небе) ворвалось танго «Утомленное солнце нежно с морем прощалось».
И закружились в танце те, кто днем сквозь шквал зенитного огня, отбивая атаки гитлеровских истребителей, пробивался к цели и взрывал вражеские переправы, уничтожал змеями ползущие колонны танков, машин и другой техники.
Необычный вид был у танцоров: летные планшеты отвисали чуть ли не до пяток, на поясных ремнях висели шлемофоны, из некоторых торчали замшевые летные перчатки, у многих под ремнями были подоткнуты пилотки. Кирзовые сапоги поднимали облака пыли, от пропитанных солью гимнастерок пахло потом.
Василий так разыгрался, что казалось, все эти дни он только и занимался репетицией своей музыкальной программы. Ребята, забыв о войне, танцевали вдохновенно.
На второй день полк получил задачу всеми самолетами наносить удары по фашистским колоннам, движущимся из Рогачева в направлении на Чечерск. В одной группе, возглавляемой Яковенко, пошли Попов, Буханов, Вендичанский, Емельянов. Над Меркуловичами самолеты попали в огненную западню: небо сплошь было в разрывах зенитных снарядов.
А там, на земле, по всей дороге от Меркуловичей до Гадуловичей, поднимая облака пыли, шла плотная колонна вражеской техники. Яковенко успешно вывел группу из огня и по сигналу штурмана лег на боевой курс. По команде ведущего все экипажи сбросили бомбы. Большая площадь затянулась дымом. Но не успел командир группы развернуться на обратный курс, как на них навалились «Мессершмитты-109». И снова воздушный бой. В первой же атаке штурман Попова Василий Щеголев одного сбивает. В пылу атаки второй «месс» проскакивает вперед самолета ведущего. Яковенко прошивает его меткой пулеметной очередью из всех пулеметов, и тот, переворачиваясь через крыло, объятый пламенем, пошел к земле.
Нашим ребятам с каждой минутой становилось все труднее: вражеских истребителей много, их пушечно-пулеметный огонь сильнее огня ШКАСов на Су-2. Штурманы отчаянно оборонялись. Очередной навал фашистских стервятников, и один Су-2, словно факел, в крутом пикировании пошел к земле и взорвался. Самолет Вендичанского отвернул от группы вправо, из выхлопных патрубков повалил дым, он со снижением пошел в направлении своей территории и далеко внизу потерялся в дымке.
Было ясно, что Иван идет на вынужденную посадку. Но удачно ли сядет и где – на своей территории или там, где уже хозяйничают фашисты – на эти вопросы никто не мог ответить.
На сильно искалеченном самолете оттуда же прилетел и ведущий другой группы Мария Михалева. При заходе на посадку самолет шел под углом к посадочному «Т» и расчет был неточный – с Марией Григорьевной такого еще не случалось.
Когда к Су-2 подскочили на санитарной машине полковой врач С. Е. Шапиро и три техника, штурман экипажа, стоя на плоскости, наклонился в кабину летчика и торопливо расстегивал привязные ремни.
– Что с ней? – спросил Шапиро.
– Не знаю. Мария Григорьевна вроде и не ранена, а без сознания, – взволнованно ответил штурман.
Ее бережно вытащили из кабины и, когда повели к санитарной машине, Мария Григорьевна открыла глаза и с трудом прошептала:
– Хочу отдохнуть… на воздухе…
Поддерживая Марию под руки, подставили ее лицо ветру, она сразу начала дышать глубоко и часто – не хватало воздуха. Через несколько минут Михалева уже сама могла стоять на ногах. В лазарете, оставшись наедине с доктором, она призналась в том, чего еще никому не говорила.
– Я жду ребенка, доктор… – произнесла спокойным тоном, словно речь шла о чем-то несущественном, которое ее совершенно не касалось. – Помните, – продолжала Мария, – в Харькове, еще в мае, когда я пришла из пилотажной зоны и мне стало плохо? Я никому не сказала тогда истинной причины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103