Им запретили вернуться. Китайское правительство, желавшее заполучить этих просвещенных молодых людей, предложило, в обмен американских летчиков, находящихся в заключении по обвинению в шпионаже.
Наблюдение за техникой и научными секретами не может быть доверено полицейским. Или, вернее, специалисты службы безопасности вынуждены сегодня изучать науку и технику, охрана которых им поручена. Этих специалистов учат работать в термоядерных лабораториях, а физиков-атомщиков – самим обеспечивать свою безопасность. Так что мы видим, как создается каста более могущественная, чем правительства и политические полиции.
Наконец, картина будет более полной, если вспомнить о группах техников, готовых работать на те страны, которые больше платят. Это – новые наемники. Это «продажные шпаги» нашей цивилизации, или кондотьеры в белых халатах. Для них Южная Африка, Аргентина, Индия – вот заманчивое поле деятельности.

* * *

Перейдем к фактам, быть может, менее заметным, но более важным. Мы увидим в них возвращение к эпохе Адептов. «Ничто в мире не может противостоять объединенным усилиям достаточно большого числа организованных умов», – говорил доверительно Тейяр де Шарден Ж. Маглуару.
Более пятидесяти лет назад Джон Бьюкенен, игравший в Англии большую политическую роль, написал роман, явившийся одновременно посланием тем, кто способен различить в нем скрытый смысл. В этом романе, не случайно озаглавленном «Энергетический центр», герой встречается с выдающимся и скрытным господином, который в тоне легком беседы во время гольфа ведет речь, в достаточной мере сбивающую с толку: «… Если своды цивилизации обрушатся, то, конечно, рухнет все здание. Но опоры прочны.
– Не так уж… Ведь их прочность со дня на день уменьшается. По мере того как жизнь усложняется, ее механизм становится все более запутанным и все более уязвимым. Ваши так называемые санкции множатся в таком изобилии, что каждая из них – ненадежна. В эпоху обскурантизма была одна-единственная большая сила – страх перед Богом и Его церковью. Сегодня у нас множество маленьких божков, одинаково слабых и хрупких: вся их сила в нашем молчаливом согласии не подвергать сомнению их могущества.
– Вы забываете одно, – ответил я: – тот факт, что люди на самом деле согласились поддерживать машину на ходу. Это то, что я сейчас назвал „цивилизованной доброй волей“.
– Вы коснулись единственно важного пункта. Цивилизация – это заговор. Зачем была бы нужна ваша полиция, если бы каждый преступник находил убежище по другую сторону пролива, и чего стоили бы ваши курсы юриспруденции, если бы нашлись суды, не признающие этих положений? Современная жизнь – это несформулированный договор имущих, чтобы поддержать их претензии. И их договор действителен до того дня, пока не будет заключен новый, чтобы содрать с них шкуру.
– Мы не оспариваем неоспоримого, – сказал я. – Но я представлял себе, что общие интересы заставляют лучшие умы участвовать в том, что вы называете заговором.
– Я ничего об этом не знаю, – сказал он, пометив. – Но действительно ли лучшие умы осуществляют эту сторону договора? Посмотрите, как ведет себя правительство. Если учитывать все, то окажется, что нами руководят любители и люди второго сорта. Методы нашей администрации привели бы к краху любое частное предприятие. Методы парламента – вы уж меня извините – заставили бы устыдиться любое собрание акционеров. Наши руководители хотят приобрести знание посредством опыта, но они далеки от того, чтобы платить за знания ту цену, которую заплатил бы деловой человек; и когда они это знание приобретают, то у них не хватает смелости его применить. Где вы видите ту притягательную силу, которая заставила бы гениального человека продать свой мозг нашим правительствующим жрецам? И тем не менее, знание – это единственная сила, как теперь, так и всегда. Маленькое механическое приспособление отправляет на дно целые флоты. Новая техническая комбинация перевернет все правила войны. То же самое и с нашей торговлей. Достаточно будет нескольких небольших изменений, чтобы довести Великобританию до уровня Эквадора, или чтобы дать Китаю ключ к мировому богатству. Но мы не хотим думать, что эти потрясения возможны. Мы принимаем наши карточные домики за нерушимые укрепления.
Я никогда не обладал даром красноречия, но я восхищаюсь им у других. Речь такого рода излучает болезненное очарование, некий род опьянения, которого почти стыдишься. Я был более чем заинтригован.
– Но, видите ли, – сказал я, – первая забота изобретателя – опубликовать свое изобретение. Оно становится неотъемлемой частью мирового знания, которое постоянно изменяется. Так произошло с электричеством. Вы называете нашу цивилизацию машиной – но она гораздо гибче, чем машина. Она обладает такой же способностью приспособления, как живой организм.
– Я бы не спорил, если бы новые знания действительно становились всеобщим достоянием. Но разве это так? Время от времени я читаю в газетах, что знаменитый ученый сделал великое открытие. Он подает отчет об этом Академии наук, о его открытии печатаются фундаментальные статьи, газеты пестрят его фотографиями. Этот человек им ничем не угрожает. Он – только колесико в машине, он – участник договора. Считаться нужно с людьми, которые остаются в стороне; это мастера открытий, которые используют свою науку только в тот момент, когда они смогут сделать это с максимальным эффектом. Поверьте мне, самые великие умы – вне того, что называют цивилизацией. Казалось, он на мгновение заколебался, а потом сказал:

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23