Величество соблаговолить милостиво определить меня на вакантный пост ординарного профессора, уповая на то, что академический сенат в рассуждении наличия у меня необходимых к сему способностей сопроводит мою верноподданнейшую просьбу благоприятными свидетельствами. Умолкаю в глубочайшем уничижении,
Вашего Импер. Величества верноподданнейший раб Иммануил Кант Кенигсберг 14 декабря 1758 г.»
Текст прошения был впервые опубликован в 1893 году Дерптским (ныне Тартуским) университетом по копии, неизвестно кем и когда снятой. Публикатор русского перевода Юрий Бартенев (журнал «Русский архив». 1896, № 7) задавался вопросом, где находится подлинник прошения и кто докладывал о нем Елизавете Петровне. Автор настоящих строк отправился в архивы. К сожалению, розыски ничего не дали. Ни в Архиве внешней политики России, где хранятся реляции, поступавшие из Кенигсберга, и царские указы, направлявшиеся в Прусское королевство, ни в Центральном архиве древних актов, где собраны все сохранившиеся материалы Кенигсбергской канцелярии, нет следов прошения Канта. (Есть прошение профессора И. Г. Бока об освобождении его от уплаты контрибуции; Бок занимал в университете кафедру поэзии, русские войска он встретил одой в честь Елизаветы Петровны, стихи переслали императрице, ей понравились, и повелено было из казны выдать автору 500 ефимков, а Петербургской академии наук принять его «себе в сочлены»; платить контрибуцию русскому академику, разумеется, не пришлось.) Вопрос о профессорской вакансии решался, по-видимому, не в Петербурге, а в Кенигсберге.
Решен он был не в пользу Канта. Оплачиваемое место профессора получил Бук, который был старше и по возрасту, и по преподавательскому стажу. Может быть, сыграло определенную роль и другое обстоятельство. Упомянутый Андрей Болотов, занимавший ответственное положение в губернской канцелярии, проявлял живой интерес к философии. Вольфианство внушало ему отвращение, казалось рассадником цинизма, вольнодумства и безбожия. (В Вольтере и Гельвеции Болотов видел «извергов и развратителей человеческого рода».) Одно время, начитавшись вольфианских сочинений, он сам усомнился в истинности догматов откровения и испытывал мучительные угрызения совести. Случайно купленная за грош проповедь Крузия спасла положение. «Была она не столько богословская, сколько философическая, и великий муж сей умел так хорошо изобразить в ней великую важность удостоверения себя в истине откровения и ужасную опасность сомневающихся в том, что меня подрало ажно с головы до ног при читании сего периода, и слова его и убеждения толико воздействовали в моем уме и сердце, что я чувствовал тогда, что с меня власно как превеликая гора свалилась и что вся волнующаяся во мне кровь пришла при конце оной в наиприятнейшее успокоение. Я обрадовался неведано как и сам себе возопил тогда: когда уже сей великий и по всем отношениям наивеличайшего уважения достойный муж с таким жаром вступается за истину откровения, и так премудро и убедительно говорит о пользе удостоверения себя в истине оного, то как же можно более мне в том сомневаться, мне в тысячу раз меньше его все сведущему! Нет, нет! продолжал я, с сего времени да не будет сего более никогда, и я не премину последовать всем его предлагаемым в ней советам. Словом, как она, так и самая особливость сего случая так меня поразила, что я, пав на колена, и со слезами на глазах благодарил Всевышнее Существо за оказанную мне всем тем, почти очевидно, милость и прося Его о дальнейшем себя просвещении; с того самого часа, при испрошаемой его себе помощи, положил приступить к тому, что г. Крузий от всех слушателей и читателей своих требовал, а именно, чтоб прочесть наперед все то, что писано было в свете в защищение истины откровенного закона божьего».
Кант был явным антикрузианцем. Что касается религии, то даже благоволившее к нему университетское начальство не было уверено в ортодоксальной чистоте его убеждений. «Живете ли вы по-прежнему в страхе божьем?» – спросил Канта ректор Шульц и, только получив утвердительный ответ, предложил ему добиваться профессуры.
В записках Болотова, подробно освещающих Кенигсбергскую жизнь тех лет, имя Канта не упоминается. Зато неоднократно речь идет о его противнике по университету крузианце Веймане, лекции которого с увлечением слушал Болотов, укрепляясь еще сильнее в антипатиях к вольфианству. Болотов учил наизусть тексты Крузия и переводил их на русский язык. Умиленный Вейман считал Болотова своим лучшим учеником. Возможно, что новоявленный крузианец предпочел передать кафедру философии математику Буку, равнодушному к острым мировоззренческим вопросам, чем вольфианцу Канту.
В октябре 1759 года Вейман проходил габилитацию. К защите он представил диссертацию «О мире не самом лучшем». Признать наш мир лучшим, утверждал он, значит ограничить свободу божественной воли. Кант отказался выступить оппонентом, а на следующий день после защиты вышла его брошюра «Опыт некоторых рассуждений об оптимизме» – проспект лекций на зимний семестр. Брошюра содержала полемику с Крузием и его последователем Рейнгардом, получившим премию на конкурсе Берлинской академии. Имя Веймана не упоминалось, но он принял брошюру на свой счет и выпустил «Ответ на опыт некоторых рассуждений об оптимизме».
Кант полемику не продолжил, он полагал, что в его проспекте лекций идея совершенства нашего мира обоснована безукоризненно. На первый взгляд она содержит противоречие: как к любому числу можно прибавить единицу, так к любой сумме реальностей можно присовокупить новую реальность, новое совершенство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115