Гейне признается: стоит ему услышать, что кто-то оспаривает бытие бога, как его охватывает странное беспокойство, тоскливая жуть, какие он испытал в доме умалишенных, когда его окружили сумасшедшие, а он потерял из виду провожатого. Перспектива остаться одному, без провожатых в этом безумном мире страшит Гейне. Но и вступить в единоборство с Кантом в защиту всевышнего ему не под силу. Он может лишь выражать свое недовольство и злорадствовать, когда великий ниспровергатель догм вдруг, как ему кажется, обнаруживает непоследовательность.
На открытый спор с Кантом мог отважиться только Гегель, посвятивший значительную часть своего лекционного курса «Доказательства бытия бога» ремонту тех разрушений в лютеранской теологии, которые учинил там кантовский критический разум. Кант вынес на суд разума все известные доказательства бытия бога и показал, что в их основе лежат логические ошибки.
Мы помним, что первую литературную известность Канту принес трактат «Единственно возможное основание для доказательства бытия бога». Молодой философ полагал, что таковым служит ход рассуждений, опирающийся на так называемое онтологическое доказательство. Суть последнего состоит в следующем: о боге мы думаем как о самом совершенном существе; если это существо не обладает признаком бытия, оно недостаточно совершенно, и мы впадаем в противоречие. Теперь Кант лишь посмеивается над подобными рассуждениями. Богословам он говорит: вы впали в противоречие уже тогда, когда ввели понятие существования в понятие вещи, которую вы собрались мыслить как возможную. В действительном предмете содержится не больше признаков, чем в возможном. Сто действительных талеров не больше ни на йоту, чем сто возможных. Разница только в том, что первые лежат у меня в кармане. Понятие не есть бытие.
Подобного рода ошибку Кант находит и в другом доказательстве – космологическом. Существование мира требует допущения причины мира, каковой является бог. По Канту, такое допущение сделать можно, только нельзя настаивать на том, что эта мысль соответствует реальному положению вещей. Ибо понятие еще не есть бытие.
Наконец, в третьем – физико-теологическом – доказательстве бытия бога речь идет о всеобщей целесообразности, которую мы обнаруживаем в природе. Не говорит ли она о мудрости творца? Возможно, отвечает Кант, только бог в этом случае выступает в роли не создателя мира, а лишь его зодчего, обрабатывающего готовый материал. Но главное в другом: здесь повторена предшествующая ошибка – произвольная мысль о причинной зависимости наделена реальностью.
Таким образом, резюмирует Кант, в основе физико-теологического доказательства лежит космологическое, а в основе космологического – онтологическое, и так как других, кроме этих трех, нет, то онтологическое доказательство есть единственно возможное. Профессор Кант повторил вывод, сделанный в магистерские годы? Увы, с существенной оговоркой: «Если только вообще возможно доказательство положения, столь превосходящего всякое эмпирическое применение рассудка».
Гегеля не смутили ни ирония, ни логика Канта. В доказательствах бытия бога, уверял он, нет никаких ошибок, если пользоваться диалектической логикой. Кант (его к этому времени давно уже не было в живых) мог бы возразить: диалектика – логика видимости. «Я утверждаю, – настаивал он, – что все попытки чисто спекулятивного применения разума в теологии совершенно бесплодны и по своему внутреннему характеру никчемны, а принципы его применения к природе вовсе не ведут ни к какой теологии; следовательно, если не положить в основу моральные законы или не руководствоваться ими, то вообще не может быть никакой рациональной теологии».
Обратите внимание: Кант ниспроверг господа бога в сфере природы и логики, но оставил все же за ним нечто вроде суверенного домена – мораль. Ему не нужен бог, чтобы объяснять явления природы, но когда речь заходит о поведении человека, то тут не то чтобы «без бога ни до порога», но все же идея высшего существа может быть весьма и весьма полезной.
Именно это и вызвало злорадные насмешки Гейне. «Вы думаете, все кончено, можно расходиться по домам? Ни в коем случае! Будет представлена еще одна пьеса. За трагедией следует фарс. До сих пор Иммануил Кант изображал неумолимого философа, он штурмовал небо, он перебил весь гарнизон, сам верховный владыка небес, не будучи доказан, плавает в своей крови; нет больше ни всеобъемлющего милосердия, ни отеческой любви, ни потустороннего воздаяния за посюстороннюю воздержанность, бессмертие души лежит при последнем издыхании – тут стоны, тут хрип – и старый Лампе в качестве удрученного свидетеля стоит рядом, с зонтиком под мышкой, и пот от ужаса, и слезы льются по его лицу. Тогда разжалобился Иммануил Кант и показывает, что он не только великий философ, но и добрый человек; и он задумывается, и полудобродушно, полуиронически говорит: „Старому Лампе нужен бог, иначе бедный человек не будет счастлив, – а человек должен быть счастлив на земле – так говорит практический разум – мне-то что – ну, пусть практический разум и даст поруку в бытии божьем“. Под влиянием этого довода Кант различает теоретический разум и разум практический, и посредством последнего, словно волшебной палочкой, он воскресил вновь труп деизма, убитого теоретическим разумом».
Пассаж Гейне остроумен и более близок к оригиналу, чем обвинения Канта в мещанстве. Знать о боге, по Канту, ничего нельзя, в него остается только верить. Но что такое вера? Один из последних разделов «Критики чистого разума» называется «О мнении, знании и вере».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115