Он опять прилег. Глаза смотрят сквозь меня. Нас уже разделяет бездна. Игорь Сергеевич умер через четыре дня, в ночь на пятое сентября 94-го года.
Я, слушатель и летописец Игоря Сергеевича, сам, как уже говорил, – родом из тверских карелов. Малый народ, малый даже по сравнению с евреями. Народ, знаменитый своим непрошибаемым упрямством. Прозвище «тверской козел», убежден, заработали мои автохтонные сородичи. Карелы по своей тугоумости и твердолобости не из тех, с кем ходят в разведку. Они рождены исполнять приказ «стоять насмерть». В нашу малую лихославльскую карельскую округу не вернулось с фронтов второй мировой свыше четырех тысяч мужиков.
Известен исторический анекдот: русские, уходя из Польши в 1915 году, забыли снять часового при лесном воинском складе. Его снял в 39-м году разводящий, который стал уже полковником Красной Армии. Этот стойкий солдат был карелом.
За пределами тверской губернии о карелах мало кто слыхал. В моем первом паспорте в графе «национальность» высоковская паспортистка написала «корей». Мальчишкой я был евреем – в Сибири, во время эвакуации, когда все эвакуированные считались евреями. По жизни, по духу, так сказать, «менталитету», я, вероятно, русский.
Все вышесказанное в разговорах на национальные темы дает мне свободу суждений и право считать себя над схваткой, что, признаться, сильно раздражает и тех, и этих.
Я делю российско-еврейский этнос на две популяции. Первая, приполяченная, белорусская дала усыхающую местечковую ветвь. Вторая мощно расцвела в Таврии и южной Малороссии. Эта порода дала Менделей и Бенчиков, степных баронов – родителей Льва Давыдовича Троцкого и братьев Бурлюков. Она породила Зиновия Вальдмана из махновской контрразведки, о котором рассказывалось ранее.
Отец Игоря Сергеевича был из той могучей южно-российской еврейской ветви. Унтер-офицер первой мировой с четырьмя георгиевскими крестами и четырьмя георгиевскими медалями, красный подпольщик на Украине при немцах в 18-м году, красный комиссар у Махно, командир кавалерийского полка в дивизии Дыбенко, шесть тяжелых ранений и прочая, и прочая.
Мать Игоря Сергеевича вышла из древних дворянских родов Пашковых и Томилиных. Ему было откуда черпать свою жизненную силу и чувство независимости.
Генеалогическое древо – почти как у Нагибина. Но как противоестественны и неприложимы к Игорю Сергеевичу Нагибинские комплексы двоедушия и «недорусскости». Он был всегда сам собой: как думал – так и делал.


5

Спокойная жизнь на Брянском фронте кончилась 28 июня 42-го года, когда немцы нанесли свой удар на юге. Мы попали под левое крыло немецкого наступления, от нас начиналось их движение на Старый Оскол и Сталинград. У нас было не то, что южнее, здесь немцы почти не продвинулись. Мы были крайней с юга неподвижной точкой всего советско-германского фронта.
В оборонительных боях здесь, под Понырями, я побывал дважды: сначала 42-м году и во второй раз – в 43-м на Курской дуге.
Голо кругом. На Севере всегда хорошие огневые позиции, а наблюдательные пункты – плохие. Ищешь, ищешь откуда поглядеть. А на юге – наоборот: прекрасные НП – все видишь, но и дивизион весь на виду.
Раз я думал, мне – конец. Это было через несколько дней после начала немецкого наступления. Я исполнял обязанности командира дивизиона. Мы стали менять позицию. Там был длинный спуск к реке, брод и опять подъем. Все транспортные машины я уже отправил. Боевые стояли внизу у реки. Рядом какие-то конюшни. Вечерело.
Немецкие танки вышли на фоне заката на горб над нами, метрах в четырехстах. Их было танков двадцать. Почему-то остановились. Идти вброд нам никак нельзя – расстреляют. За конюшней – канава. Я загнал в канаву две машины передними колесами: направляющие встали, как на прямую наводку. Поочередно машины стали бить по горбу. Не так уж много вреда принесли, но там пошел такой тарарам, что немецкие танки ушли с горба. Уже стало темнеть. Мы рванули через реку и вверх. Немцы на виду больше не появлялись.
В этих боях мне пришлось покомандовать минометчиками. Приходит старшина: в 120-миллиметровой минометной батарее выбило всех офицеров, некому командовать.
– Дай таблицу стрельбы. Дай провод, – говорю ему.
Перевел их в балку: они стояли неудачно. Нас атаковала немецкая пехота. Поднимается их батальон. Я даю по уже пристрелянному рубежу серию по четыре мины на шесть стволов. Переношу на новый рубеж через пятьдесят метров. Даю еще двадцать четыре мины. Немцы выдерживали три рубежа, залегали и отползали назад. Минометчики были у меня дня три-четыре. Немцы атаковали слабо. Потом подошли наши танки, и немцы встали совсем.


6

В начале августа я исполнял обязанности командира нашего дивизиона, поскольку комдива Левченко поставили на место заболевшего начштаба полка.
Тут меня забирают на командование «509-м отдельным гвардейским минометным дивизионом Ставки Верховного Главнокомандования». Наш командир полка Кулыгин очень не хотел меня отпускать.
Отдельный – значит, над ним нет ни полка, ни бригады. Этот дивизион был только что сформирован, побывал лишь раз в бою, в котором погиб только один человек – командир дивизиона капитан Козырь. Его звали Игорь Сергеевич, как меня. Дивизион занимал позиции, командир пошел назад подогнать подвозку снарядов. Налетели самолеты, и он погиб при бомбежке.
Шестнадцатого августа я приехал в Ефремов, где стоял штаб фронта, за направлением в дивизион. Меня уже ждал начальник связи моего будущего дивизиона Самарин. Но пришлось заночевать в Ефремове у начштаба 6-го гвардейского минометного полка Сашки Кочеланова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79