Под утро нашли воду, решили подкормиться. В лейке из-за отломленного носика воды удерживалось мало – заткнули дырку палкой. Варили-варили рожь – она все сырая. Андрей отрубил косой на дереве головы трем курам. Я ощипал их. Рубить головы не мог. Бросили всех трех в рожь. Опять варили-варили и все равно не доварили. Соли нет. Я есть не могу.
Двинулись дальше. Лейку бросили: «Черт с ней, найдем еще что-нибудь. И только прошли немного, как начался у нас понос. Сперва у меня, потом у Андрея. Хлещем одной водой через каждые двести метров.
Под вечер наткнулись на огород при хуторе, нарвали моркови и кукурузы. Стемнело, решили идти дорогой: ни одной собаки пока не встретили. Но вскоре услышали сзади разговор: двое ехали на велосипедах. Мы залегли в кювет, думали нас не заметят. Велосипедисты проехали, да, видать, углядели.


7

Только подходим к деревне, а на нас: «Ранкаю вершун!» Привели в деревню Барберишки, волостной центр недалеко от Алитуса. Разбудили начальника полиции. Тому лет шестьдесят, седая волосатая грудь, похож на медведя. Накинул китель, добродушно ругается, что разбудили: «Все бегаете, не надоело вам, дуракам. Ну, я вам работу найду». И отправил нас на работу в госхоз, бывший совхоз, в километре от Барберишек.
В госхозе на разных сельхозработах было человек тридцать пленных. Убирали снопы в ригу. Охранял один литовец. Мы работаем – он стоит. Кормили хорошо: утром и в обед – жирный суп со свининой. Исключительно кормили. Спали на втором этаже двухэтажной школы. Пленные – в большой длинной комнате. Дверь в нее была не заперта. Влево и вправо от нашей комнаты – уборная и комната охранника. Низ в школе запирался.
Проработав в госхозе три дня, мы с Андреем решили бежать. Вечером в школе связали жгутом обмотки, свои и чужие. Остальные пленные видели все это, молчали. Андрей и тут сразу стал главным. Чуть что – берет за грудь: «Ты, тварь, молчи!»
Вышли в коридор. Андрей приоткрыл дверь к охраннику – тот спит. Одежда на табурете, рядом винтовка. Андрей зашел в комнату, взял китель, винтовку. Я ему шепотом:
– Куда винтовку?
– Пригодится
И мы спустились по обмоткам со второго этажа.
Попались мы после этого побега на второй день. Поймали нас опять литовцы. Подробностей не помню. Кажется, в Довгелишках. Нас поместили в тюрьму уездного города Мариамполь.
В это время немцы выкапывали трупы своих офицеров, погибших при наступлении, чтобы перезахоронить их на центральной площади Мариамполя. Рядовых оставляли на месте, потом, позднее, над ними ставили кресты.
Провиденциальны злоключения, которые история уготовила останкам обер-лейтенантов, гауптманов, майоров, столь нордически необоримо определивших судьбу моего героя:
Фронтовая могила, прощальный залп над нею.
Торжественное перенесение на центральную площадь Мариамполя.
Переход в небытие в 1944 году, когда фронт прокатил обратно на запад, и все немецкие воинские захоронения были стерты с лица земли.
Того гляди, новое воплощение после 1991-го.
Пока же, в 1941-м, литовцы, выполняя приказ новой власти, исхитрялись делать эту тошнотворную работу руками русских пленных.
В тюрьме вместе со мной и Андреем пленных было шесть человек. Ежедневно всех шестерых литовцы вывозили на места фронтовых захоронений. Тюремная охрана была полностью литовская, и на работе нас охраняли тоже литовцы.
Немцы лежали группами по трое-четверо рядовых, с ними – один офицер. У каждого своя могила. Над могилой крест с надписью. Тела лежали на спине, со скрещенными на груди руками, без гробов, завернутые в шинели. Почему-то почти все офицеры были капитаны – гауптманы, как их называли литовцы. В одном месте, районе двух хуторов, на протяжении пары километров выкопали за день разом не то шесть, не то восемь офицеров. Особенно запомнился один гауптман: осклабился, золотые зубы торчат… Вонища страшная, охрана держалась метрах в десяти.
В тюрьме нам опять давали баланду, но мы ее не ели. Мы кормились здесь хорошо на золото с немцев. За одно кольцо повара-литовцы давали кусок сала килограмма на два. Золотые зубы выбивали лопатой или каблуком.
Виктор хищно оскалился, сгорбился по-волчьи, резко, с отвра-щением, пнул каблуком: «Вот так!»
Я зубов не выбивал, был еще доморощенный, переносил все болезненно, относился к таким вещам с содроганием. Потом Андрей меня натренировал. Я стал более жестоким. Андрей умел подавлять всех. Его боялись. Я был при нем на второстепенных ролях.
Через неделю такой работы Андрей решил: «Надо бежать. Охрана туфтовая. Бежим в большие леса. Там спрячемся. Наверняка там есть и наши».
В день, намеченный для побега, мы работали на большом, по-видимому, кулацком хуторе. Один литовский охранник ушел обедать, второй остался при нас. Первый приходит с обеда – осталось только четверо пленных: двое сбежали, не сговариваясь с остальными. Нас выстроили, вышли хозяин хутора, с бородой, выпивший, хозяйка, дети. Один охранник-литовец хорошо говорил по-русски, спрашивает:
– Где двое?
– Не знаем…
Литовцы отошли и стали по-литовски переговариваться. Я как-то понял по их взглядам и выражению лиц, что они решили одного из нас убить – как бы при попытке к бегству, чем и оправдаться за побег тех двоих.
Вызывают меня, пихают в сарай прикладом и ногой.
Хозяин подходит к ним и, как я понимаю, говорит: «Не в моем дворе…»
Хозяйка встала на колени, просит, чтобы не убивали здесь, при детях…
Я все это чувствую, как будто понимаю по-литовски. Страшно перетрусил. Тоже упал на колени, хватаю их за ноги…
Видимо, все это подействовало на охранников. Они построили нас и увезли в тюрьму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79