Снизу сквозь пальто и одежду проникала сырость. Я повел носом – пахло мочой. Очевидно, постарался кто-то из моих предшественников. Осторожно поднявшись, я вдоль стены добрался до входа и стал громко кричать и бить ногами в дверь. Кто-то пришел и на баварском наречии сказал, чтобы я вел себя спокойно. Я попытался объяснить ему свое положение и потребовал, чтобы мне по крайней мере дали на чем сидеть. Но баварец заявил, что американец не выдаст ключей.
Утром за мной снова приехал Фрэй. Я был совершенно разбит – физически и душевно – и категорически протестовал против того, что проделали со мной ночью. Я повторил свои жалобы шефу Фрэя Дэлеру, который вдруг стал именоваться Томасом. Он велел учинить проверку. Явились какие-то американские офицеры. От имени армии США они выразили сожаление о ночном происшествии и попросили извинения. «Проверка» подтвердила, будто никто из американских солдат не принимал участия в ночном избиении. Мне лицемерно заявили, что все это проделали чрезмерно ретивые немцы.
Снова начался допрос:
– В своих показаниях вы щадите Бэра. Это неумно. Может быть, вы хотите скрыть что-нибудь об этом типе, но тем самым вы компрометируете себя.
Я настаивал, что говорил и буду говорить только правду, даже если ее попытаются использовать против меня. Томас, он же Дэлер, распрощался со мной, сказав, что летит в Берлин для встречи с моей женой.
Снова я оказался в руках Фрэя. Немецким языком он владел весьма посредственно, да и вообще был несравненно глупее и безжалостнее своего шефа. Обо мне он располагал подробными сведениями. Откуда – тогда я еще не знал. Во всяком случае, из разговоров с Бэром он Не мог все это знать. Его сведения обо мне выходили далеко за рамки наших разговоров и касались Грейфсвальда и даже Альбека на Узедоме. Как и Томас, Фрэй твердил, что моих показаний, к сожалению, недостаточно для ареста Бэра.
Весь день прошел в утомительных допросах. Поздно вечером Фрэй снова повез меня куда-то. По спине у меня забегали мурашки. Мы прибыли во двор какой-то казармы, состоявшей из нескольких флигелей. Казарма была точно такая же, как грейфсвальдская, да и все другие, построенные незадолго до войны. Думая, что проведу ночь в приличном помещении, я обрадовался. Но преждевременно. Меня снова повели вниз по лестницам, в подвал. Тщетно я протестовал и ссылался на свою астму. Фрэй привел меня вниз и сдал охраннику, который полулежал, положив ногу на стол. Дав охраннику какое-то указание по-английски и получив расписку, Фрэй ушел.
Опять вдоль коридора меня повели в подвал. Часть его была отгорожена тяжелой решетчатой дверью. Там горел свет. Слева по коридору были отдельные боксы с решетками вместо дверей, похожие на клетки в зоопарке. В боксах американские солдаты, большей частью негры, играли в карты, читали, курили или спали.
Меня втолкнули в одиночный бокс. В нем стояла койка, покрытая одеялом, но без белья. Стола и полки не было. Почти под потолком – узкое горизонтально расположенное окошко из толстого матового стекла. Совершенно измученный, я сел на железную койку и тотчас уснул.
Вероятно, около полуночи меня разбудил шум мотора и страшная вонь – перегар бензина. В одном из флигелей располагался ночной бар и большой клуб для американцев, а во дворе перед казармой – стоянка автомашин. Их ставили вдоль стены возле камер. Сквозь щели фрамуг в подвал проникали все выхлопные газы. И так – каждую ночь. Для меня, при моей астме, было пыткой дышать сырым подвальным воздухом, насыщенным выхлопными газами. Но меня утешали, что эти дни быстро пролетят.
Утром я стал в строй вместе с другими арестованными – белыми и черными американскими солдатами. По. команде мы, как рекруты, маршировали, поворачивались направо и налево. Охранник привел нас в соседний флигель – в столовую. Там посменно питались расквартированные здесь роты. Мы ели обособленно, в маленьком помещении, но получали то же, что солдаты. В воскресный день или в будни, утром, в обед или вечером – всегда питание было роскошным. Можно было есть, сколько хочешь. Кормили куда лучше, чем в хорошо обеспеченной немецкой семье в праздничные дни довоенного времени.
Арестованные американские солдаты признались мне, что дома, в Америке, им жилось гораздо хуже, чем здесь, в Германии. Ведь «здесь платите вы». («Гопля! Мы живем за счет оккупационных расходов!» – так называлась корреспонденция одной западногерманской иллюстрированной газеты о широкой жизни оккупантов в Германии. Этот номер был тотчас же конфискован.)
В спертом воздухе подвала мне особенно не хватало прогулок. Каждому арестованному ежедневно полагалось гулять три четверти часа. Эти сорок пять минут прогулки необходимы для сохранения здоровья. Заключенных вместе со мной молодых и крепких американских солдат, сплошь убийц, выводили на прогулку регулярно. Мне же, инвалиду, больному астмой, прогулка была категорически запрещена. Зато мне «разрешалось» ежедневно в собственной одежде чистить в подвале все параши. Учтите, ведь я был только задержанный! А позже находился под следствием в «свободном мире»!.. Мои протесты аккуратно заносились в протокол. Мой адвокат добивался встречи с судьей. Но ничего не менялось. Разведка Си Ай Си так же всемогуща и жестока, как в свое время фашистское гестапо. Американские врачи подтвердили, что легкие у меня не в порядке, – все напрасно. Содержа меня в подвале без света и воздуха, без книг, делая мне какие-то инъекции и регулярно вызывая на длительные, изнуряющие допросы, разведка надеялась превратить меня в свое послушное орудие. Кормили нас хорошо, но мне это мало что давало:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97