– А когда придет время, – говорил один из заключенных, – они снова переключатся на вооружение и вместе снимут «урожай». Но тогда потекут не молочные и медовые реки, а кровь и слезы. И это принесет им миллиарды. Я знаю, я был уборщиком в их коридоре. «Да, дорогой камрад, в эти тяжелые времена мы должны крепко держаться друг друга. Скоро мы снова окажемся наверху, и тогда я вас не забуду!» – так разговаривали со мной эти господа из концернов.
– Теперь они уже наверху. А мы по-прежнему в подвале! – зло вставил кто-то из слушателей.
– Надо быть справедливым. Промышленники все-таки присылают нам обещанные посылки! – заметил другой.
На доске объявлений регулярно вывешивались списки тех, кому присланы подарки. Благодетели оставались неизвестными. Посылки получала самая разношерстная публика. Генерал-фельдмаршал стоял в списке рядом с кацетником, который в качестве уборщика в свое время облегчал существование своему нынешнему благодетелю.
Когда кто-нибудь из привилегированных военных преступников выходил на свободу, его имя в списке подарков тотчас занимал другой, обычно тоже видный нацист. Об этом заботились закулисные режиссеры – самые «знатные» из военных преступников.
В нашем подвале предсказывали:
– Теперь один за другим по «паролю» пойдут домой генералы. Это ясно, как дважды два! Шпейдель положил начало.
– Подумаешь, фокус! При его-то связях с ами… – Речь шла о брате нынешнего главнокомандующего сухопутными войсками НАТО в Центральной Европе.
– Даю руку на отсечение, что следующий кандидат на выход – генерал Варлимонт!
– Нет, я ставлю на Рейнгарда. Варлимонт им еще нужен здесь.
Два новых имени, две новые истории. Тема для разговора – неиссякаемая. Заместитель генерал-полковника Йодля Варлимонт с первого до последнего дня состоял при Гитлере в штабе оперативного руководства вооруженных сил. Но Йодля как главного военного преступника приговорили в Нюрнберге к смерти и повесили, а его заместитель генерал артиллерии Варлимонт сперва получил «ПЖ», а потом пятнадцать лет.
– Этот тоже знал, как действовать. В Нюрнберге он прикинулся смирнехоньким и звонил в колокольчик, как служка во время мессы. А от алтаря до ами рукой подать. Теперь они платят ему пятьсот марок, и он, сидя в теплой комнате, после сытного обеда пишет для них историю войны. И это в то время, как мы здесь надрываемся.
– По утрам он гуляет в саду. Это называется работой. Хотел бы я так пожить!
Варлимонта не любили по разным причинам. На Нюрнбергском процессе он резко отмежевался от Гитлера и национал-социализма, хотя всю войну охотно просидел в безопасной ставке фюрера. Ему пришлось признать свою причастность к преступным приказам «о комиссарах» и «мрак и туман»{46}. Он, правда, старался доказать, что сочиняли эти приказы другие, а он только «редактировал» их. Так как на суде никто не верил, что «он всегда был против», Варлимонт лез из кожи вон, доказывая свои антинацистские воззрения. Например, однажды, докладывая Гитлеру, он якобы назвал Гиммлера не рейхсфюрер, а рейхсферфюрер{47}. Он уверял на суде, что эта оговорка была не случайной, а характерной для его «истинных» настроений, которые он в течение многих лет «мучительно» скрывал. Такое откровенное заискивание перед американцами возмутило ортодоксальных нацистов.
В Варлимонте не было ничего солдатского. Холеный, важный, седовласый, он сверкал, как фальшивая монета. Надушенный, в безукоризненно чистом костюме, самодовольный, он тщательно следил за своей внешностью и осанкой. Варлимонт никогда не позволял себе произнести грубое слово.
– Хотелось бы знать, где его родина, – говорили заключенные: – французская кровь, кайзеровский офицер, нацист и доверенное лицо Гитлера, верующий католик, а жена англичанка, протестанского вероисповедания. Теперь он любимец американцев и пламенный приверженец «европейской армии». Черт ногу сломит!
– Для «чертей» с Востока такие не проблема, – сказал я.
Все разинули рот и даже перестали чистить картошку. Я продолжал:
– «Отечество» таких господ – их сословие. За свои привилегии они заставили немецкий народ проливать кровь.
Вот это дошло! Люди, потерпевшие крушение в жизни, вовсе не были такими глупцами, какими их считали.
– Вы же сами из этого сословия, – возразили мне. – И всю жизнь ехали с удобствами.
– Это верно. Но куда все мы, весь немецкий народ, приехали?
Очевидно, они неплохо разбирались в разнице интересов маленькой клики и целой нации.
Такие разговоры получали отклик во всей тюрьме. Видимо, не случайно завел со мной провокационный разговор Рейнгард, которого вот-вот должны были выпустить:
– Горько и возмутительно, что русские так разоряют прекрасную плодородную землю вашего края!
– Мой прекрасный край принадлежит не русским, а немцам. И никто его не разоряет. Наоборот, мы восстанавливаем его, и «злые русские» помогают нам.
– Чтобы использовать его как дойную корову? – прервал меня бывший генерал-полковник.
В одно мгновение «разоренная земля» превратилась у него в «дойную корову». С Рейнгардом было бесполезно спорить. Он вместе со всей волчьей стаей выл на Восток.
Кстати, Рейнгарда всегда считали ловким приспособленцем. В начале войны, когда в армии изредка еще протестовали против зверств эсэсовцев и не хотели иметь ничего общего с этими «братьями по оружию», Рейнгард сочинил письмо к фюреру, прося «оказать честь» и присоединить к его дивизии эсэсовские части. «Честь» была оказана, и расчеты Рейнгарда оправдались: дивизия стала корпусом, а командир дивизии – командиром корпуса. Кроме того, посыпались ордена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97