Накануне он выступал в городе Ландсберг и как ультрафашист отжившим уже гитлеровским жаргоном поносил «выродившуюся демократию Запада». Перед встречей с Руделем каждый военный преступник беседовал с офицером американской разведки. Там они получали соответствующую зарядку.
– Рудель еще не усвоил, что такое германо-американское боевое содружество, – поучал американец своих подопечных. – Мы великодушно разрешили ему прибыть в наше заведение, повидаться со своими старыми коллегами. Вы обязаны разъяснить гостю его ошибки и направить на верный путь.
Все знали, что в помещении для свиданий установлены аппараты для подслушивания. Разговору с единомышленником американцы не мешали, но подслушивали. Поэтому разговаривали в строго «национальном» духе, в рамках американской политики. Иначе – угроза лишиться «пароля» и благ, предусматриваемых статьей 131. Никто из «патриотов» не желал рисковать своими блатами.
Вскоре и меня вызвали к башне. Сказали, что я могу получить пакет с фруктами. На нем стояли сердечные слова привета. По почерку я узнал генерала в отставке фон Габленца. Я взглянул на американского сержанта. Он понял мой немой вопрос.
– Здесь вам не гостиница, куда каждый может приходить, когда вздумается, – проворчал он.
Понятно! Фон Габленц – не Рудель, а я – не Зепп Дитрих!
Военные преступники наглели с каждым днем. Теперь их, видите ли, оскорбляло совместное заключение с «красной швалью». Осенью 1954 года они инспирировали выступление на эту тему на первой полосе «Франкфуртер альгемейне цейтунг». Эта газета, обычно озабоченная своей репутацией, напечатала наглейшую передовицу. Всех политических заключенных, «за немногими исключениями», газета называла «отбросами человечества». Военные преступники читали эту статью вслух, вызывающе громко, чтобы все слышали.
– Никто из нас не осужден за преступления против человечности или за убийства, как вы, военные преступники! – не вытерпев, сказал я группе, где упивались этой статьей.
Вскоре в тюрьме появилась комиссия для проверки того, «насколько обстановка тюрьмы политически и морально опасна» для лиц, осужденных за массовые убийства.
– Почему вы все еще «ПЖ»? – спросил американский офицер долговязого Хорста.
– Я расстрелял семнадцать комиссаров Красной Армии, господин майор! – гордо ответил эсэсовец, вытянувшись по стойке «смирно».
Американец сказал, глазом не моргнув:
– Теперь за это вам следует дать орден!
Но Хорст остался в тюрьме: кроме советских комиссаров, на его совести был еще американский летчик. А уж это «наш парень»!
Американская комиссия сочла военных преступников настолько благонадежными, что отвергла всякую опасность для них коммунистического влияния. Но администрация тюрьмы под влиянием заключенных поддерживала требование военных преступников об удалении «политических».
И от американцев и от военных преступников нам все чаще приходилось слушать угрозы: to be sold down the river. Сперва мы не понимали, что это значит. Мой чешский друг Михола, читая какую-то книжку, вдруг наткнулся на это выражение. Оказывается, оно значит «быть проданным вниз по реке». Родилось оно во времена работорговли в Америке и для негров было равнозначно смертному приговору, потому что чем дальше вниз по Миссисипи, тем бесчеловечнее отношение к черным.
Впрочем, нас вряд ли собирались переводить: в Ландсберге и без того было мало заключенных. Администрация тюрьмы все чаще нанимала рабочих извне, чтобы поддерживать роскошный режим жизни военных преступников. Расходы на содержание заключенных росли. Конечно, за счет оккупационных средств, то есть за счет самих немцев. Прислужники американцев в Западной Германии восторгались этой щедростью как верхом гуманности. Правда, в это же время в американских тюрьмах вспыхивали и кроваво подавлялись голодные бунты, сообщения о которых то и дело проскальзывали в печати. Ясно, американцы меньше всего думали о «человечном обращении с заключенными». Их цель – привлечь заключенных на свою сторону за счет немецкого народа. Кто этому сопротивлялся, для того жизнь в Ландсберге становилась адом.
В Ландсберге все труднее было выражать точку зрения, отличавшуюся от официальной. Лишь изредка в темноте, когда показывали кино, возникали стихийные демонстрации. При свете у людей не хватало мужества.
«1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9 – десять минут в Америке» – так называлась кинохроника, которую показывали перед каждым американским фильмом. Хроника пропагандировала американскую жизнь в превосходных степенях: в США все самое большое, самое быстрое, самое красивое, самое богатое, самое свободное на земле. О самой большой преступности в мире тактично умалчивалось. Но судя по фильмам, так и было. На экране преуспевали воры, убийцы и мошенники. Бюллетень «Пароле», рекламируя гангстерские фильмы, писал: «Не забудьте посмотреть „Короля налетчиков“! Горы боеприпасов и многочисленные трупы – гарантия прекрасного времяпрепровождения!»
Кое-что делалось и для «перевоспитания». Этой цели служили милитаристские фильмы. В «серьезных фильмах», например «Роммель» или «Операция „Цицерон“, реабилитировались руководители „Третьего рейха“. Примирить массу с ремилитаризацией должно было огромное число веселых военных комедий. Среди них: „Микоша призвали“, „Операция „Эдельвейс“, „Отпуск под честное слово“, «Вот когда смеялась вся дивизия“.
В Ландсберге шутили: «Ни одного дня без дряхлого коня!» Речь шла об Аденауэре, которого показывали в каждом выпуске кинохроники. Стоило ему появиться на экране, в зале раздавался хохот и крики:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97