На это я мог только возразить, что, по моему мнению, для назначения главнокомандующего, потребовался бы всего лишь приказ кабинета в несколько строк.
Начальник кабинета прекратил дискуссию, заявив, что сейчас уже невозможно отменить назначение меня на пост начальника Генмора…
Несколько других высокопоставленных офицеров рассказывали мне о предпринятых ими аналогичных попытках, имевших тот же результат. О них я говорить не буду. Важнейшей причиной отстранения меня от дел являлось существовавшее между мною и кабинетом различие стратегических концепций. Когда сражение у Скагеррака выявило, наконец, полную беспочвенность подозрений, высказывавшихся по адресу материальной части и распространявшихся в упрек мне по стране, я находился уже в отставке, а общее положение изменилось в неблагоприятную для нас сторону.
Своеобразный характер начальника кабинета фон Мюллера, понять который вообще трудно, оказал роковое влияние на судьбы Германии. В этом жизнерадостном человеке, имевшем задатки художника, выросшем в Швеции, сделавшем придворную карьеру и пользовавшемся большим успехом у придворных дам и в обществе, было также нечто от фанатика: он был трезвенником, пацифистом, другом сэра Макса Вехтера. Он прежде всего не был морским офицером. В отличие от своего предшественника Зендена он не положил в основу своего мировоззрения пруссачество в его самых благородных и ценных проявлениях. В известной степени он поддался соблазнам своего положения, ибо был мягким человеком, колебавшимся в своих суждениях о людях и в вопросах военного характера. Возражения легко убеждали его, но третьему лицу было столь же легко вновь укрепить его в прежнем мнении. Красивые слова, на которые Бетман-Гольвег был такой мастер, подкупали этого также любившего поговорить человека, который, сжившись с системой кабинетов и уверенный в своей силе, мог «если не провести все, что хотел, то по крайней мере затормозить любое мероприятие». Он также стремился к благу. Нашим несчастьем является то, что два столь похожих друг на друга человека, как Бетман и Мюллер работали в тесном контакте.
Кайзер, к сожалению, не осознал того влияния, которое оказало мировоззрение этих господ на его в общем более правильные взгляды. В Мюллере он видел прежде всего прекрасного посредника между двумя столь антагонистичными натурами, как Бетман и я. Однако именно посредником Мюллер-то и не был, это выявилось еще в годы мира, ибо он почти всегда принимал сторону Бетмана; в то время он говаривал, что, к сожалению, вынужден выступать против своих.
Были произнесены слова: Я не могу поставить кого-нибудь другого между мной и моим флотом. Для поддержания иллюзии, будто верховный военачальник самолично руководил флотом, находились личности, которые даже при мелких операциях охотно обращались к кайзеру за детальными указаниями. Рейхсканцлер и начальник кабинета, державшие Поля в своих руках, использовали особенности его характера, чтобы раздуть в болезнь его ведомственную зависть ко мне. Я думаю, что тут сказался и тяжелый недуг, который год спустя свел его в могилу. Когда незадолго до последнего припадка его болезни я встретился с ним, он выразил сожаление, что не пошел со мной по одному пути.
Я переехал в ставку и оставался там, пока мог еще полагать, что не совсем потерял свое влияние на кайзера. Однако чуждые мне методы лиц, задававших там тон, постепенно сводили это влияние на нет. Теперь я полагаю, что должность статс-секретаря, которую всячески старались принизить и выхолостить, сохранила бы большее значение, останься я в Берлине. Главнокомандующему же или, вернее, главе адмиралтейства, следовало бы не оставаться на одном месте, а свободно передвигаться, в зависимости от заданий, из ставки в Берлин, из Берлина в Вильгельмегафен, а в особых случаях находиться на борту корабля. Постоянное пребывание его на флагманском корабле, где он мог легко потерять понимание взаимосвязи явлений, было бы таким же анахронизмом, как если бы современный полководец всегда обозревал поле битвы с холма, сидя на коне.
Я не могу рассказывать здесь о том, какой вред причинило отсутствие верховного руководства и самостоятельность отдельных морских инстанций и театров войны. Самую глубокую скорбь большинству офицеров причинило отсутствие сражений, которое внушало им сильное опасение за будущность Германии и ее флота. В 1805 году катастрофа разразилась слишком быстро, чтобы многие могли усмотреть ее приближение; в наши же дни ее предвидели многие.

7

При удивившем весь флот назначении Поля командующим флотом начальник кабинета постарался заменить его в ставке человеком, готовым следовать морской политике Бетмана. Однако начальник кабинета и на этот раз не проявил знания людей, если он считал таким человеком адмирала Бахмана.
Бахман, напротив, представлял господствовавшее во флоте направление с такой прямотой, что положение его на посту начальника Генмора вскоре стало очень тяжелым и уже в сентябре 1915 года он был заменен адмиралом фон Гольцендорфом.
В бытность свою начальником Генмора Бахман добился предоставления командующему флотом полнейшей свободы действий. Правда, Поль крепко держался за свой план войны в Балтике и считал себя обязанным придерживаться устных директив, данных ему кайзером. В то же время увеличение английского флота за счет нового строительства и усиленная концентрация всех сил противника действительно ухудшили наши шансы на выигрыш сражения. На первый план выдвинулась подводная война, которая, по мнению моему и Бахмана, была начата Полем и Бетманом в нецелесообразной форме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161