Защищать что-либо против целого мира вообще невозможно; такого крепкого орешка просто не существует.
Мысль о создании в Восточной Азии опорного пункта, способного стать центром притяжения для немцев, была правильной; но предпосылкой для этого должна была являться дружба с Японией. Несмотря на наш протест против Симоносекского мира 1895 года{57}, ничто не угрожало серьезно нашим отношениям с Японией, пока Россия, в известной степени, оттесняла нас в нейтральную зону. Даже после крушения восточно-азиатской политики России в 1905 году хорошо продуманная японская политика не могла желать нашего удаления из Китая. Однако после 1905 года мы должны были сделать все возможное, чтобы загладить симоносекскую ошибку{}n».
Я неизменно использовал то небольшое влияние, которым обладал в этой области, чтобы добиться улучшения отношений с Токио. Насколько мне известно, германское правительство не предпринимало серьезных попыток получить от Японии заверения по вопросу о нейтрализации Восточной Азии. Японский ультиматум меня не очень поразил. Однако я считал, что наше присутствие в Китае должно быть желательным для Японии вследствие противоречий между нею и Америкой, которым предстоит еще обостриться.
Поскольку согласно моему желанию Циндао был объявлен порто-франко{59} (предполагалось, что, владея им, мы не потерпим от этого ущерба), японцы делали там неплохие дела; единственное, что и в условиях свободной торговли делало наше присутствие неприятным для Японии, был ощущавшийся в этой стране угольный голод.
15 августа 1914 года был получен японский ультиматум, который по резкости тона сильно напоминал симоносекскую ноту 1895 года. Бетман был склонен последовать совету нашего посла в Токио – графа Рекса – и принять ультиматум. Я добился оставления его без ответа. Отдав Циндао без боя, мы все равно потеряли бы его; но союз с Японией, к которому нам следовало стремиться, был возможен лишь при условии спасения нашей чести в Восточной Азии, и теперь всякий признает, что хотя мы не могли помешать гибели нашего опыта колонизации Китая, мы «держались до последней крайности». Сдача без всяких условий оказала бы гнетущее влияние на состояние национального духа в борьбе за существование. К тому же в августе 1914 года никто еще не мог предсказать, как долго продлится война; победоносный марш армии еще продолжался и она была полна уверенности в будущем. Следовало считаться с возможностью удержания Циндао до конца войны, который мог быть близок. Попытка передать Циндао Америке (например, в обмен на Филиппины), естественно, должна была потерпеть неудачу.
Мы превратили построенный во время боксерского восстания вал в крепостную стену, но за ней находилось лишь несколько редутов, окопов и проволочных заграждений; на берегу было установлено несколько крупповских орудий, полученных нами бесплатно с фортов Таку; в случае надобности они должны были отразить напор повстанцев. Циндао сдался, лишь когда последняя граната вылетела из орудия. Когда тридцать тысяч врагов начали генеральный штурм, который не мог уже быть отражен артиллерией, встал вопрос о том, должны ли мы допустить избиение остатков немцев на улицах неукрепленного города. Губернатор вынес правильное решение и капитулировал. Японцы еще долго рыскали по улицам завоеванного города, разыскивая якобы находившиеся в нем двенадцать тысяч немецких солдат; на самом деле их было две тысячи, да еще тысячи полторы военнообязанных и добровольцев из числа немецких чиновников и купцов, честно устремившихся в Циндао со всех концов Китая.


Глава девятая
В Имперском морском ведомстве

1

Получив весной 1897 года приказ о возвращении из Восточной Азии, я направился на родину через Америку и, находясь в Солт-Лэйк Сити, узнал от любопытных американских журналистов, что Эуген Рихтер уже выступил в печати против назначения меня статс-секретарем. В то время я еще не был настолько парламентски образован, чтобы использовать против моего противника тот факт, что он нападал на меня еще тогда, когда совсем не знал меня. Я покинул корабль с тяжелым сердцем, ибо еще в 1895 году говорил кайзеру, что судостроительная программа должна, по моему мнению, получить силу закона, но что для проведения ее через парламент нужна так называемая «напористость», которой я не обладаю, а также знакомство с политической рутиной, с которой мне не приходилось сталкиваться на военной работе. Когда в июне 1897 года я прибыл в Потсдам, кайзер сказал, что подготовка к проведению кампании в пользу строительства флота окончена за время моего отсутствия; специальная комиссия разработала по предложению кайзера проект закона, который, с моей точки зрения, был совершенно негоден. От комиссий вообще не приходилось ждать продуктивной работы. Они лучше приспособлены для критики. В них растворяется чувство ответственности и исчезает серьезное отношение к огромной разнице, существующей между идеей и ее осуществлением. Однако в данном случае кайзер был очень доволен работой своей комиссии. Я попросил несколько дней на размышление.
Этот проект ставил во главу угла огромный заграничный флот. Между тем, в то время на земле было уже немного государственных образований (вроде Гаити и т.п.), где нарушения наших прав могли пресекаться нашими крейсерами без того, чтобы это приводило к настоящим конфликтам. Даже такие государства, как Аргентина, располагали теперь современными военными кораблями, так что крейсера, находившиеся заграницей, могли выполнять свое назначение форпостов лишь при наличии мощного отечественного флота;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161