Можно опасаться, что многие из тех, которые, будучи обязаны бороться против влияния кабинетов, никогда этого не делали, теперь обрушатся с тем большим усердием на всю старую правительственную систему. При этом могут сыграть известную роль заметки кайзера на полях, число которых неизмеримо, ибо кайзер старался следовать в этом отношении стилю своих предков. Однако, чтобы судить о ценности этих и подобных им высказываний, делавшихся. под впечатлением момента, нужно очень хорошо знать кайзера.
Не надо ловить меня на слове, используя мои пометки, – заявил он сам. Поэтому он был немного удивлен, когда однажды я счел своим долгом подать прошение об отставке, основываясь на одной такой пометке. В другом, аналогичном, случае кайзер заявил, что он говорил еще и не такие вещи другим министрам, которые, однако, не делают из них немедленных выводов. Кайзер всегда требовал от своих ответственных советников, чтобы они проверяли его высказывания и умели отличать важное и значительное от того, что выражало лишь настроение минуты. Обычно кайзер соглашался с обоснованными возражениями.
К сожалению, кабинеты придавали чрезмерное значение указанным заметкам кайзера. Все его письменные высказывания, даже и такие, которые рассматривались ведомствами лишь как предложения, нуждающиеся в проверке, увековечивались кабинетом с помощью химической обработки, как это делается с карандашными набросками художника. Тем самым для историков будущего, не знакомых лично с условиями нашего времени, был сохранен материал, который при неправильной трактовке его может дать совершенно ложное представление как о личности самого кайзера, так и о современном ему режиме.
Фактически кайзер совсем не был тем самодержцем, каким выставляли его наши враги и наша демократия. Это утверждение основывается почти исключительно на его высказываниях в стиле прошлых эпох, а не на его реальных действиях и решениях и меньше всего на его отношении к важнейшим вопросам. Кайзер считал себя обязанным подчиняться законодательным учреждениям империи. Это с особенной ясностью сказалось во время войны.
В беседах с кайзером я принципиально ограничивался ведомственными вопросами. Поэтому мое влияние на него осталось весьма ограниченным и я совершенно потерял это влияние, когда началась война и я лишился возможности говорить с кайзером с глазу на глаз.
Постоянным гостем в Роминтене был мой предшественник – адмирал Гольман, приглашавшийся на мои доклады наряду с начальником кабинета. Его спокойствие, знание дела и личная беспристрастность приносили большую пользу, ибо кайзер справедливо считал адмирала другом, пекущимся об его интересах. Если кайзер не всегда относился так же к своим официальным сотрудникам, не уступавшим в верности адмиралу Гольману, то, по утверждению лиц, знавших Вильгельма II в годы его юношества, это объяснялось влиянием его воспитателя Гинцпетера, систематически внушавшего ему недоверие к будущим советникам.
Если это верно, то хотя в будущем правителе необходимо воспитывать умение разбираться в людях, Гинцпетер не понимал условий тогдашней прусско-германской действительности.
В своей узкой сфере деятельности я всегда убеждался в том, что после окончания испытательного периода полезно оказывать подчиненному безграничное доверие, которое лишь укрепляет в нем хорошие качества. Правда, на этом пути приходится переживать и горькие разочарования.
В роминтенском охотничьем домике образ жизни императора сближался с буржуазным; за украшенным листьями столом подавались домашние блюда. По вечерам часто читали вслух. К числу постоянных посетителей принадлежал полковник, командовавший расположенным неподалеку русским пограничным гарнизоном, которого в шутку упрашивали пощадить оленей и луга, если ему придется вторгнуться на нашу территорию. И в самом деле, когда началась война, царь приказал не опустошать Роминтен. «Главнокомандующий охотой» ожидал от флота охотничьей удачи. Но прошло много лет, прежде чем он подарил мне зеленую форму, в которой охотились придворные. Он часто брал меня с собой на охоту в расцвеченные осенью роминтенские луга, но во время моих докладов не должно было слышаться оленьего крика – об этом заботились мои добрые друзья – лесничие.
Императрица, постоянное присутствие которой придавало особую окраску роминтенскому мирку, как правило, не занималась политическими вопросами. Но когда она считала, что правильно понятые интересы супруга требуют ее вмешательства, то действовала решительно и обычно с успехом. Я вспоминаю об этой высочайшей особе с искренним уважением. Все, кто имел удовольствие познакомиться с нею, считали ее характер истинным благом для страны. Когда весной 1915 года кайзер переехал с западного фронта на восточный в связи с разногласиями, возникшими между ним и Гинденбургом, императрица, прибывшая из Берлина, велела прицепить в Галле свой вагон к поезду супруга, который был поражен, увидев ее на следующее утро. Известная фотография, изображающая кайзера и Гинденбурга после примирения в Познани, была заснята ею.
Возможно, будет неправильно сказать, что в послебисмарковской Германии не хватало независимых натур. Все же Холден правильно оценил трагическую сторону нашей работы, когда заявил в 1912 году после посещения Германии: По сравнению с прежним временем в Берлине бросается в глаза недостаток характеров. Почти религиозная преданность монархии, которую породила личность Вильгельма I, не мешала свободному выражению мнений и формированию деятельных характеров, но под влиянием кабинетов она выродилась потом в простое послушание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161