Фактически желаемое «давление» на Францию может оказать лишь угроза войны со стороны Германии. Но для этого на сегодняшний день не нужен союз с Россией. Мы настолько сильны и свободны, что можем сделать это в любой момент; таким образом, усиление опасности войны с Англией, которым чреват подобный союз, отнюдь не является для нас необходимым.
Наконец, остается сомнительным, чтобы посредничество Франции смогло удержать властителей Англии от войны с нами, если они действительно захотят ее, не говоря уже о том, что французы, конечно, не вложат душу в свое посредничество. Но если бы это случилось и Англия отказалась от войны с нами, то тем грубее и энергичнее стала бы она натравливать на нас Японию, а насколько я понял из проекта договора, наше столкновение с одной Японией по окончании нынешней войны не явилось бы casus foederis{99} для России. Вести же войну с Японией без сильных на море друзей и имея за спиной враждебную Англию мы не можем. Таким образом, и в этом случае союз с Россией не даст нам ничего существенного. Если же взять, наконец, наиболее интересующий нас случай (Англия одна объявляет нам войну, и Россия должна выступить на нашей стороне), то существующий сейчас двойственный русско-французский союз, направленный против нас, стеснит свободу наших действий по отношению к Франции, помощь же России не будет играть для нас никакой роли. Положительное значение для дела мира имело бы только заключение подлинно оборонительного союза Германии, Франции и России против Англии, но эта цель не может быть достигнута с помощью предложенной акции.
Приведя эти соображения, касающиеся лишь важнейших вопросов, я хотел бы уточнить свою точку зрения, предложив энергично поддерживать дружбу с Россией, особенно личные отношения императоров, но не заключать с ней договора и выжидать развития событий. В общем выигрыш времени и строительство флота являются нашими важнейшими политическими задачами.
Поскольку высокая политика является высшей сферой и я участвовал в рассмотрении этого вопроса лишь как посторонний, я обращаю к вам эти строки с просьбой разъяснить мою точку зрения г-ну рейхсканцлеру.
Предложение о заключении союза, которое хотя и соответствовало вполне моим принципиальным воззрениям, но в тогдашний острый момент войны казалось мне опасным, было сделано. Как сообщил мне впоследствии Гольштейн, Россия отнеслась к нему холодно. Я предполагаю также, что русские министры уже тогда использовали наше предложение в своих отношениях с западными державами и сумели извлечь из него пользу.
Сам Николай II был настроен в пользу Германии. Общественность составила себе ложное представление о царе, как и о многих политических факторах и деятелях. Это был честный, лично бесстрашный человек со стальными мускулами, в котором сознание своего достоинства самодержца соединялось с корректной привычкой немедленно передавать соответствующему чиновнику все представляемые ему политические вопросы. Николай II особенно стремился уйти в тишину частной жизни. Вот почему он так любил Вольфсгартен в Гессене, где ничто не было ему так приятно, как отсутствие посетителей; по тем же причинам он так охотно бывал на кораблях германского флота, где, свободный от пут своего сана, он чувствовал себя человеком среди людей и держал себя с нами открыто и любезно.
Но среди своих он походил на пленника. Когда во время встречи в Свинемюнде (1907 г) мы пошли навстречу ему (было условлено, что мы останемся на якоре, а царь пройдет на своей яхте между кораблями флота, но кайзеру захотелось выйти навстречу царю), мы встретили его на траверзе Кольберга. Несмотря на сильное волнение, кайзер велел спустить шлюпку и направился к яхте русского царя, что сами русские считали невозможным. Но яхта продолжала держать по ветру и терпеть килевую качку. Мы не могли понять, почему они поступили так; ведь элементарная помощь судна идущей к нему лодке состоит в том, что оно поворачивается и своим корпусом закрывает лодку от ветра. Пока мы обходили яхту с кормы, кайзер крикнул царю: Niki, won't you make a lee{100}. Мы видим, как царь, одетый еще в куртку, пытается отдать распоряжения. Когда мы подходим к борту, то замечаем, что команда уже выстроена для смотра. Но трап, по которому должен был подняться кайзер с обычными церемониями, не спустили. Нам оставалось только подойти к носу, откуда свешивался матросский шторм-трап. Кайзер выходит из себя. Мы видим, как царь, также сильно возбужденный, бросается на нос, в то время как огромные парни неподвижно стоят, вытянувшись в струнку; русские сановники – Ламсдорф, Бенкендорф, Фредерикс и другие остаются у неспущенного императорского трапа. Подъем на яхту был трудным и небезопасным для кайзера. Нам не бросили даже каната. Навстречу кайзеру пошел один царь; все остальные застыли в мертвенном молчании, ибо парад уже начался, наше появление не было предусмотрено, и ни один из командиров (к моему удивлению, их оказалось двое) не взял на себя, несмотря на просьбы нашего морского атташе, ответственность за необходимое распоряжение, которое у нас сделал бы вахтенный офицер.
Весь этот день царь был в дурном настроении из-за описанной сцены. Когда он появлялся в русском обществе вместе с кайзером, ему вообще было не по себе, возможно потому, что кайзер тотчас же становился естественным центром всякого кружка и, одевая русский мундир, вращался среди русских совершенно как русский. Царь же, в характере которого при слабой инициативе была заложена чисто русская сила пассивного сопротивления, чувствовал себя отодвинутым на второй план.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161